Мужичонка ошалело замер, но через минуту снова метался как угорелый.
— Молоко подай, корову в оглобли…
Дуня подошла к корове. Ослабила на рогах веревку, почесала за ухом. Корова подобрала ноги и шумно вздохнула.
— Тпруконь, тпруконь! — гладила Дуня вздрагивавшую мякоть под ее горлом. По шее бежали мелкие складки. Корова вытянула морду, прикрыла глаза и отрыгнула жвачку.
Тогда Пелагея налетела на Сыроварову.
— Ты! Паскуда! Не тронь мою корову… Свою сначала наживи! — Она ухватила мокрый конец веревки и потащила к себе.
Нина вступилась:
— Слушай, гражданочка. Это корова колхозная. Вы не имеете права…
— А ты, барышня, не суйся! У меня с такими разговор короткий. Заворочу подол на голову да и отшлепаю, откуда ноги растут. Право у меня — вот где!
Пелагея показала кулак и снова потянула за веревку. Сыроварова скинула веревку с рогов. Пелагея разметнула руки и ухнулась в снежную кашу.
Как ураган, пронесся неудержимый хохот.
— Полетела!
— Поверни салазки, Пелагея, катись обратным ходом…
Дуня повела корову за рога, и та послушно пошла за ней.
Колька догнал их за углом. Ему было стыдно перед Сыроваровой. Он шел, искоса поглядывая на Дуню, но Дуня упорно молчала. Это окончательно уничтожило Кольку.
«Задаешься… Ну, ладно!» — мысленно угрожал Колька. Наконец, не выдержав молчания, он начал ругать Пелагею.
— Сам виноват! Балда. Разве можно так с коровой обращаться? — оборвала его Сыроварова. — Так тебе никогда корову не научить. А кроме того: стоят ротозеи и наворачивают черт знает что… Комсомолец! О Фросе кричал, а у нее корова уже в оглоблях ходит.
Колька вдруг понял, что оправдаться ему нечем.
— А ты дай мне ее, корову-то, — горячо, с волнением заговорил он. — Дай! Она у меня пойдет, как по струнке. Она дикая, в хозяйку.
— Сам ты дикий.
— Да я ничего! Это она… Просто из сил меня вымотала.
— Не ври! Сам ты пустил: корова — трактор, обращение с ней нужно машинное. Вот тебе — машинное! Дубина!
— Ну, пускай буду дубина… А ты дай ее мне! Она голос мой знает. Ей-богу!
— Не божись ты уж! — усмехнулась Дуня и передала корову Кольке.
Вечером комсомольцы собрались в клубе, где Нина готовила стенную газету «Красный пахарь». Каждый отчитывался о проделанной работе. За день коровы смирились и уже послушно ходили в упряжке.
«Дружба» ожила. Коням заваривали мешанку, давали концентраты — охвостье от сортировки семян. Степан заканчивал ремонт инвентаря. Разбитые сеялки уже были исправлены. Теперь их было три, в том числе две принадлежавшие Василию.
Сам Василий продолжал ухаживать за лошадьми второй бригады. Антипа был им доволен. Но особенно хвалил Гонцова Егор Клягин.
— По сути дела, товарищ Батов, — говорил он, — Гонцову, как более зажиточному крестьянину, трудней расстаться с привычками собственника, чем, положим, Антипе. Как администратор, он был неавторитетен, но конюх — незаменим.
14
Утром Степан сообщил Батову, что сортовые семена, полученные в Таловке, засорены овсюгом, Батов позвонил в райком.
— Товарищ Карев, это же безобразие! Какие нам элеватор семена дает?.. Что? Но ведь их надо сортировать! Где? В районе? Триер?..
Он бросил трубку.
— Ты что же это, Егор, не сказал, что триер дают?
— Черт… Вот, право, упустил из виду, — досадливо сморщился Клягин. — Я не думал, что семена будут плохие. И потом я, кажется, говорил…
— Здесь нужно не «кажется», а четкость! — побагровел Батов. — За такие дела знаешь, что бывает?
Триер привезли, и он большим зеленым кузнечиком застрекотал в амбаре. На сортировке работала бригада женщин под руководством Фроси.
В первый же день она заметила, как Анисья, сгребая пшеницу, быстро сунула что-то в карман.
— Это ты чего?
— Завязку с мешка, — откликнулась Анисья.
— Дай ее сюда.
Анисья засуетилась:
— Это я… маленько. Ей-богу! Я, если нельзя, брошу… Вот брошу назад, — растерянно бормотала она, выскребая из карманов зерно.
— У себя воруешь?
— О, господи! Не пострадает же колхоз от одной горсти пшеницы!.. Больше не буду.
Вечером Фрося рассказала об этом случае Батову.
— Несознательность! — отмахнулся было Батов, но тотчас же построжел: — Пресечь надо. Безусловно… А ты следи…
— За всеми не уследишь.
На другой день на сортировку поставили комсомольцев. Им помогали школьники-пионеры.
Рабочих рук не хватало. Особенно много труда требовало животноводство. Солому рубили вручную, запаривали ее, все делали, не имея оборудования и соответствующего помещения, «подворно».