Так вот как сложилась его застоинская жизнь…
Нет! Он, конечно, знал, что Застойное не может быть исключением. «Тишь да гладь, да божья благодать»… Как бы не так! Если в Сосновском районе кулачье распороло уполномоченному живот, набило его пшеницей и оставило записку: «Так будет всем, кто зарится на наш хлеб», — то здесь тоже стреляют из-за угла, воруют лошадей, заражают их чесоткой, прячут и гноят в ямах хлеб и, изворачиваясь, лгут — лгут, стараясь забыть свое имя, как это делал Ипполит Усков. Все это закономерно в той битве, которая развернулась по всей стране… Но вот чего никак не ожидал Андрей Батов…
Дуня!.. Как ни старался он вызвать в себе чувство протеста против того, что тепло и мягко сжимало его сердце при одном воспоминании о девушке, ему это не удавалось.
При первом знакомстве у Андрея сложилось мнение, что секретарь комсомольской ячейки — девушка бездеятельная и нелюбознательная. Но то, что он увидел на колхозном собрании, не могло не изменить это первое впечатление. Девушка оказалась с характером. Андрей, естественно, был рад этому. «Добре, — думал он, — опереться, безусловно, есть на кого будет». Тогда же он с возмущением узнал о злой выходке хулиганов, наглумившихся над девичьей честью. Так вот, значит, от чего происходила та замеченная в Дуне Андреем замкнутость и отчужденность, а совсем не от пассивности или простодушной застенчивости, которой, впрочем, она была не лишена. У Андрея родилось к девушке какое-то особое теплое участие. Он видел, с каким уважением относились к Дуне комсомольцы и такие взрослые, серьезные люди, как Степан Грохов, как Антипа, и, сам ни на минуту не сомневаясь в ее чистосердечности, предложил ее кандидатуру в члены правления. Они стали часто встречаться. Неопытный в сельском хозяйстве, Андрей иногда советовался с Дуней. Лицо девушки в таких случаях покрывалось золотистым румянцем, а глаза блестели слезинкой. Она охотно делилась своим небольшим опытом, но бывали случаи, когда с трогательным огорчением сознавалась:
— Не знаю, Андрей Петрович. — А дня через два подходила и, вся какая-то сияющая, давала обстоятельный ответ.
— Так ты же говорила, что не знаешь! — удивлялся Андрей.
— А я у мужиков спросила.
Все это трогало Батова. Когда на ферме плохо пошли дела, он без колебаний рекомендовал Дуню на должность заведующей фермой. Дела на ферме заметно поправились. Но с некоторых пор Андрей стал замечать, что Дуня избегает его. При встречах ведет себя резко, даже вызывающе. Андрей был поражен: что такое?! Он стал присматриваться к Дуне, думать о ней, и то особое мужское одиночество, которое растревожила в нем Орина, дохнуло на него чем-то запретным и сладким. Но тут как раз приехала Лиза, и все пошло по-старому. Так, во всяком случае, казалось Андрею. Однако неясная тревога нет-нет да и посещала Андрея. Сам он объяснял это последними колхозными неурядицами. Андрей почти не спал, осунулся и потемнел. Однажды его подняли к телефону среди ночи. Звонил Чугунов. Пожар угрожал канифольному заводу. Поручив Антипе подобрать человек десять-пятнадцать — на большее рассчитывать было невозможно, так как все, кто мог, давно уже были на пожаре, — и отправить их в распоряжение Чугунова, сам Андрей немедленно выехал в леспром. Когда он садился в ходок, на конный прибежала Лиза.
— Андрей!.. — В одной сорочке и нижней юбке, накинув на плечи платок, она дрожала от ночной свежести и волнения. — Андрей! Это же безумство — бросить все здесь. Я боюсь…
Андрей положил руки на плечи жены, пытаясь заглянуть ей в глаза. Лиза дышала тяжело и прерывисто, и ему почему-то стало не по себе.
— Я скоро вернусь, — сказал он, — ты не волнуйся. Иди домой. Простынешь.
— Что ты. Тепло… — Она что-то еще хотела сказать, но Андрей, не замечая ее порыва, прыгнул в ходок и приказал:
— Гони!
Молодой конюх, недавно принятый в колхоз и поставленный на место Василия Гонцова, кривой на один глаз красавец, тряхнул копной волос, покосился на Лизу и тоном человека, понимающего всю важность момента, произнес:
— Посторонитесь, гражданочка…
Лошадь вынесла за ворота, и мимо замелькали темные копны домов. Ветер холодил лицо, свистело в ушах. Короткая мысль: «Почему гражданочка? Это же Лиза», — не затрагивая никаких чувств, мелькнула и погасла. Он еще раз машинально сказал: