Дуня бросилась прочь…
…Теперь Дуня бежала на стук колес, не чувствуя ничего. Ветер рвал с головы косынку, трепал волосы. Часто и гулко билось сердце.
«Андрей! Андрей Петрович! И Антипа тоже, тоже… Зачем? Ох, Андрей Петрович! Андрюша…».
Встретились они за горой у мостика. Лошадь шарахнулась, Андрей натянул вожжи, крикнул:
— Кто такой? — Узнал. — Дуня! Ты что?..
Дуня не могла говорить. Андрей выпрыгнул из ходка, обнял за плечи, притянул к себе.
— Ну что случилось? Что? Дуня!..
Она уронила голову ему на плечо, горячо зашептала в нахолодавшую щеку.
— Андрей Петрович, я… я на все согласная…
Андрей разомкнул руки, тяжело положил их на крутые девичьи плечи, не грубо, но твердо отодвинул Дуню и долго смотрел, стараясь разглядеть в темноте ее глаза. Сказал медленно: сводило судорогой губы.
— Дуня… садись, Дуня… Поедем…
Она вся сразу как-то опустилась, притихла. Послушно села в ходок. Лошадь, которой не терпелось домой, мотнула головой и коротко заржала. Ей ответили сзади долгим, задорным, заливистым ржанием. Вскоре послышался мягкий топот. В темноте замаячил всадник, ведущий в поводу вторую, светлую, как призрак, лошадь. Это ехал с выпаса Базанов Максим.
— Припозднились откуда-то? — спросил он, слегка приостанавливая крупно шагающую лошадь, стараясь рассмотреть попутчицу Андрея.
Ясно сознавая, что все кончено, полный смутной обиды и горечи, Андрей ничего не ответил. Впервые за всю дорогу огрел лошадь кнутом, и та с места рванула галопом.
Максим выругался.
— Тоже хозяин! Чужого добра не жалко… — Он ласково потрепал свою Карюху по теплой шее. — Не катать тебе любушек-сударушек.
У церкви, оставив далеко позади Максима, Андрей перевел лошадь с галопа на рысь, затем недалеко от правления остановился.
— Правленцы собрались?
— Собрались.
— Все?
— Все.
Андрей чувствовал, что вопросы его пустяшные, что говорит он не о том, чего ждет от него Дуня, и замолчал. Их снова нагонял Максим. Надо было что-то делать. Андрей позвал:
— Дуня! — но сказал не то, что хотел: — Ты иди сейчас в правление. А я отведу лошадь на конный и тоже приду.
Дуня молча повиновалась. Она бесшумно соскользнула с ходка и тут же растворилась во тьме. Мимо проехал Максим.
— Горяча у тебя, товарищ председатель, лошадка, — сказал он. — Горяча! — Отъехав, он еще раз повторил: — Горяча!
Батов молчал.
С конного двора он шел медленно-медленно. Хотелось побыть одному, разобраться в своих чувствах и мыслях. У двери в правление задержался.
«Эх, как все неладно получается!» — Тревожила мысль: сможет ли девушка после всего случившегося при посторонних скрывать свои чувства. Но опасения его были напрасны. Едва переступив порог, он увидел, что Дуня его не послушалась и в правление не вернулась. По сердцу полоснуло недоброе. Где она? Что с ней?.. Позднее Андрей не помнил, ответил ли он на приветствия собравшихся. С трудом овладев собой, он прошел вперед, сбросил с головы кепку на лавку и, не заметив этого, сел на нее рядом с Калюжонком.
— Один что-то, Андрей Петрович? — спросил Калюжонок, слегка отодвигаясь. — А мы ведь тебя с землемером ждали.
Не переставая думать: «Где же Дуня?» — Батов коротко рассказал о поездке, о своем разговоре с Дерябиным в кабинете Карева. Послышались возгласы возмущения.
— Вот работничек!
— Сам секретарь райкома ему не указ!
— Надо было на́ дом сходить. Он поди за бабью юбку спрятался.
Все присутствующие подавленное состояние Андрея объясняли неудачей поездки. Только один Антипа, догадываясь об истинной причине, хотя и возмущался вместе со всеми поведением Дерябина, про себя думал: «И ты хорош, добрый молодец. Затеял мороку!» И, чувствуя, как теснит его гарусный пояс, он в который уже раз за вечер пытался ослабить по-мудреному затянутый Любавой узел. «Угораздило же окаянную. Нет уж, видно, не идет храмовая упряжка для докладчика».
Когда разговор приутих, Антипа с плохо скрываемым огорчением спросил:
— Че же делать будем, Андрей Петрович? А я тут, как ты мне наказывал, все покосные места обошел. С председателем сельского Совета, с Васильем Афанасьевичем, для верности. Да-а… — Антипа остановился, думая: сказать или не сказать о самовольном Цапулином закосе. Решил умолчать. — Так вот, обошли мы, значит, все Истошное. Косить, скажу я тебе, самое время. Особливо по низким местам. Взять ту же Засеку, у Васильевой избушки, — по течению осочка-широкоперка токо сизнет. Вот стоит! — Увлекшись, Антипа вышел к столу именно так, как это не раз мысленно рисовал он себе, готовясь к докладу, и ребром ладони полоснул по стегнам, забыв данное Любаве обещание — держать их за столом.