У Калюжонка смешинкой заиграли глаза.
— Вехти добрые будут.
Кто-то не утерпел, прыснул. Антипа свирепо повел глазами.
— Чего смеетесь? Затыкали. Так и я умею. Гы-гы-гы! — Передразнивая, он смешно скосоротился. Все засмеялись. Улыбнулся и Батов. Видя это, Антипа обратился к нему.
— Не слушай их, Андрей Петрович. Осочка, если она молодая, корм не бракованный. А там ведь, окромя осочки, по рукавчику трехграночка да подсолонок растет. Повыше поляк с визилем. Осочка коровам, а за визилек лошадки спасибо скажут. Такое сено, как чай. Сам бы ел, да зубы износились.
Мысли Батова были далеки от всего, о чем говорил Антипа. Раздражали незнакомые слова: трехгранка, подсолонок, визиль. Мелькнула было мысль: записать надо и спросить у Карева о кормовых качествах этих трав, — но он тут же забыл об этом. Думал: где же Дуня? Что с ней? Почему она не идет?.. Прислушивался к каждому шороху. Антипа продолжал рассказывать о том, как они порешили с Цапулей и что для этого надо сделать, чего не хватает. Он как раз говорил о том, что вот косари не подобраны — их давно подобрать надо; литовок не хватает, оселков нет и еще чего-то, как Батов вдруг встрепенулся.
— Почему нет? Ах, да! Ну, ну! Правильно. Хорошо. Хорошо…
Антипа обиделся.
— Хорошего мало, товарищ председатель. Я тебе доклад читаю, литовок, говорю, оселков нет, а ты — хорошо.
Действительно, было непонятно. Все смотрели на Андрея с недоумением. Он сделал усилие, и самообладание снова вернулось к нему. Выручила чистая случайность. Он вспомнил о косах.
— Так я о косах тоже и говорю, — сказал он. — Косы и бруски как раз есть.
Сообщение Андрея о покупке на деньги, полученные на строительство фермы, кос, брусков и постромок, приняли по-разному. Калюжонок, заинтересованный в строительстве, — он должен был строить ферму — заметил, что это непорядок: деньги бросать куда попало; Антипа же высказал одобрение, хотя и был огорчен тем, что доклада, каким он его представлял, у него не получилось.
Дуни все не было. Батов встал.
— Словом, все ясно, все, безусловно, понятно. Будем косить.
— А где? — вырвалось у Антипы.
— Да, где? — повторили за ним Миша Фролов и Семен Шабалин. — Если единоличники не косят еще, так дождемся, что начнут косить.
— Не начнут. А и начнут — не велика беда. Сегодня у нас какой день?
— Четверг, — сказала Нина.
— Ну вот. В воскресенье будем траву делить.
— Без землеустроителя?
— Без землеустроителя.
Весь этот разговор происходил уже на улице. Идти Батову было дальше всех. Оставшись один, он в раздумье прошел еще дома два, затем решительно повернул и темным переулком вышел к избе Никиты Сыроварова. Два крошечных окна избы, выходящие на кочердышский простор, слабо светились. Батов поднялся на шаткое крылечко. Даже в темноте он чувствовал, как лицо его заливает краска стыда и гнева.
«Нет! Безусловно, ни к черту я не годный председатель! И куда я гляжу? Да это не крыльцо, а убийство одно. Безусловно, убийство!»
Он постучал. Прислушался. За дверью раздавались методичные удары молотка. Сначала легкий удар, затем короткий сильный и после короткая затухающая дробь. Между ударами улавливалась тягучая однообразная песня вполголоса. Нечего было и думать, что кто-то услышит его. Батов открыл дверь. Достаточно было одного беглого взгляда — так мала была изба, — чтоб убедиться, что Никита дома один. Он сидел на низенькой седулке. Перед ним на лавке теплился сальный огарок, валялись колодки и кожаные заготовки. Он медленно повернулся и слепо из-под очков посмотрел на вошедшего.
— А-а… — В голосе старика Андрей уловил разочарование. — Я думал, Дуняха.
— А ее нет дома? — спросил Батов, хотя в этом не было никакой необходимости.
— Так она же к вам на какое-то правление ушла. Да ты чё стоишь? Проходи, — продолжал Никита, видя, как неудобно пригнулся под полатями председатель. — Проходи, Андрей Петрович. Гостем будешь. Не в частом бывании-то.
Никита сгреб колодки на лавке в одну сторону, а свечу поставил на стол.
Оставаться было незачем, но и уходить неудобно. Да если бы даже Дуня и была дома, зачем он, собственно, шел?.. Мучительно обдумывая, чем объяснить свое посещение, и холодея от мысли: где же все-таки Дуня, Батов прошел и сел.
— И ночами работаете? — не зная, что сказать, спросил он.
— Как же, надо…
На левом колене Никиты лежал сапог. Никита посмотрел на него, потянулся правой рукой к молотку, но спохватился, не взял его и даже сапог сунул под лавку. Воцарилось неловкое молчание.