— Видал, — живо отозвался Андрей.
Известно, что всякий, даже самый тяжелый труд в своем совершенстве кажется легким и простым. Так и Андрей, видя то, с какой непринужденностью Антипа поднимает косу и, опуская ее в траву, ведет, кажется, без малейшего усилия, как неуловимо и потому очень просто трава, срезанная на широком полукружии, ложится не где попало, а там, где надо, образуя ровный рядок, — видя все это, Андрей никак не мог представить себе, какое это на первых порах сложное и уж, конечно, всегда очень нелегкое дело. Поэтому-то он и воскликнул:
— Только и всего?!
— Только и всего, — улыбнулся Антипа. — А ты что думал: искры из меня посыплются? Попробуй…
— Давай!
Но, взяв косу, Андрей сразу же понял, что поспешил с выводами. Коса, легкая и послушная в руках Антипы, в его руках была громоздкой и неуклюжей. Андрей набрал полную грудь воздуха и что есть силы размахнулся. Коса предательски вильнула и с глухим хрустящим звуком вонзилась в землю.
— Ну, так ты, Андрей Петрович, до воды землю проткнешь, — серьезно сказал Антипа. — Благо, она здесь недалеко. Вижу я: силы у тебя, как у Власова мерина, а смекалки… — он сделал кистью руки вокруг головы красноречивый жест. — Да для чего же я тебя учил, все до тонкости, то ись рассказывал? Да-ко сюда литовку!
Вытягивая косу из земли, багровый от натуги и смущения, Андрей, не разгибаясь, огрызнулся:
— Убирайся к черту! Говори, да не заговаривайся! — Освободив косу, он снова, теперь уже стараясь держать ее повыше, начал махать со всего плеча. Метелки пырея, черные и желтые головки и венчики цветочков так и полетели во все стороны.
— Постой, постой! — кричал Антипа. — Не порти траву! Сдурел! — Он забежал вперед и раскинул руки. — Стой! Стой, тебе говорю!
Но Андрей шел как одержимый. Антипа едва успел отскочить в сторону.
— Лешак! — с восхищением выругался он. — Ну, чисто лешак! Скажи, как с цепи сорвался. Да ты мне так все ходики поотрубаешь. У меня и без того одна нога покалеченная, окаянный!
Антипа видел, что у Андрея получается, и кричал, как он потом объяснил, больше для ярости. У Андрея под рубахой по спине и груди текли ручьи горячего пота. Сердце билось часто и гулко. Брань Антипы действительно словно окрыляла его, учила сноровке. Пройдя оберушник, он сам восторженно заорал:
— Ог-го-го! Держись, черт конопатый!..
На новый заход шел мокрый и сияющий. Рубаха на нем была хоть выжми.
— Научился, Антипа Иванович…
— Похоже, — сдержанно согласился Антипа. — Только ты широко захватываешь, и под валком у тебя непрокос. Да и валок неровный. Литовочку проводи подальше, прижимай на пяточку и не заторапливайся. Торопыга какой. Так ты скоро ухлопаешься. Ходи не то штобы прямком, но и не нагинайся шибко. Вольно ходи. Да-ко я еще тебе покажу.
— Нет, нет! Я сам, — запротестовал Андрей. Он прошел еще несколько оберушников. Получалось совсем хорошо.
— Ну вот! Видал? А ты мне мерина приплел. Власова. Чего же тогда его в председатели себе не выбирали?
— Обиделся?
— Нет, обрадовался. Теперь у меня, на случай, замена есть… Безусловно.
— Ну, ладно, ладно, не сердись. Давай отдохнем, — думая, с чего бы начать свой «сурьезный» разговор с председателем, предложил Антипа.
— Давай.
Сели на взбитый валок травы. Закурили. В свежем воздухе поплыл синий дымок.
— У меня рука легкая, — хвалился Антипа. — С моей выучки завсегда косари выходят первой статьи.
Батов молчал. Опрокинувшись навзничь, он жевал травинку и смотрел в небо на белые неподвижные облака и парящего около их кромки черного коршуна. Коршун, еле заметно выгибая распластанные крылья, то широкими кругами поднимался все выше и выше — тогда казалось, что он сейчас залетит за облака; то, сваливаясь на одно крыло, косо скользил к темному лесу по ту сторону Кочердыша и там, тяжело взмахнув крыльями, снова начинал набирать высоту…
— Эх, до чего же хорошо! — не вытерпел Андрей. — Силу я теперь в себе чую прямо богатырскую. Так бы вот взял всю землю на руки и понес.
Антипа усмехнулся.
— Ишь ты! С чего бы это?
— Нет, верно. А гумно это я сегодня до обеда выкошу. Безусловно. Слово даю, что выкошу…
— Бывает…
— Не веришь? — Андрей приподнялся на локте.
— Зачем не верю?
— А почему смеешься?
— Да так. Бывальщину одну вспомнил. Желаешь — расскажу.
— Расскажи. — Андрей снова устроился поудобнее и приготовился слушать.
— Жил у нас в деревне мужик, — начал свой рассказ Антипа, — и звали его Андреем. Да нет, нет. Ей-богу, Андреем, — поспешил он заверить, видя, как Батов сплюнул травинку и недоверчиво покосился в его сторону. — Звали его Андреем и величали Андреевичем. Андрей Андреевич, значит… Ну вот. А жена у него Луня была. Полное имя Лукерья. Ничего бабочка: товарненькая и из себя аккуратненькая. Жили они в согласии и в полное свое удовольствие годов десять, а может, и того больше. Ну, в общем, не молодые уж были. Только вдруг этот самый Андрей заскучал. Ходит задумчивый весь и даже вроде как будто незрячий: по улице прямо на человека идет, и походка как с похмелья… Да-а. Заметила за ним жена такое дело и в заботу впала. Дело-то в аккурат по весне было, погодье сырое, лихоманкам самое раздолье — долго ли до беды… Теперь-то, известно, не верят, говорят, будто от комаров эта срамота разводится, и зовут ее моролия, потому что до сих пор от нее много народу вымирает, ну, а тогда их двенадцать сестер насчитывали. Попробуй тут разберись в них… А с Андреем и того дело канительнее: прискалась-то к нему тринадцатая.