— Будя!.. Дележ, он сроду к нашему брату сухим боком ложился. Помню, тоже вот в одиннадцатом годе покосы делили…
Максим ходил от кучки к кучке и прислушивался. Той уверенности в своей правоте, которую вынес он, покидая колхоз, и которую оберегал все время, пока строился дом, теперь Максим уже не ощущал. Даже то, что он, как это было в прежнее доброе время, приехал на траводел на лошади и то, что посмеялись над Малушком, а не над ним, нисколько не утешало его. Только в одном месте он улыбнулся. Кто-то пустил забытый уже слух, что будут всех выселять. Было даже указано место: на Голубую Елань.
— Да-а! Это точно, — рассказывал один мужик. — Я сам-то не видел, а у пневцев кого хошь спроси — подтвердят. Бараки там уже строят. Агромадные. Каждый на двести человек.
— Сколько же бараков-то?
— Пять.
— Вот и враки. Да у нас от силы всех единоличников сотни две наберется.
— Со всего района соберут.
Весело возбужденный, как это с ним бывало всегда при траводелах, Саввушка Сорока всплеснул руками.
— Нет. Я те вот что скажу. Я те недолго скажу. Ково же там такая прорва народу делать будет?
— Из дыма веревки вить, — серьезно сказал кто-то.
Саввушка диковато уставился на всех.
— Да ну! Вот те только и есть… Натягай веревочку…
Ударил хохот.
— Порвется, Саввушка. Из дыма-то…
— Какой дым. Бывает, от Елани до Таловки не рвется.
Смех взметнулся с новой силой, как костер, в который подбросили сушняку. Здесь и Максим не вытерпел. Кто не знал незадачливую попытку Саввушки Сороки заняться углежжением? Собрал он как-то кучонок, выжег уголь, нагреб его в короб и повез в Таловку на базар. Дорогой уснул и не заметил, как затаившаяся в угле искра затравилась на дорожном ветру. Всю дорогу вожжой тянулся малый дымок, а когда Саввушка, уже подгоревший с одного бока, проснулся, то по оставшейся половинке короба бежали уже струйки огня, добираясь до санных вязьев, и Саввушке пришлось все это бросить, затоптать в снегу и на одних обгоревших санях без короба и углей вернуться домой.
Любит смешное русский человек и умеет смеяться заразительно, откровенно-добродушно. Умеет и едко, с издевкой. Над Саввушкой смеялись беззлобно. А недалеко Мирон Важенин пытался издеваться над тем, что, по его понятию, было худшим из пороков — над бедностью.
— Нет, из лентяка да из батрака не сделаешь доброго мужика, — говорил он. — Слыхал я. Вот какое дело было. Один мужик все по займам ходил. Ну вот, пошел он однажды к соседу. Дай-ка, говорит, соседушка дорогой, за ради истинного Христа, муки с пудик. Через неделю наживу, отдам. Сосед ни того слова — нагреб. Через неделю надо отдавать долг, а у мужика голо. Как тут быть? Пошел он тогда к другому соседу. Беда, говорит, выручай. Дай муки с пуд. По гроб жизни не забуду. Не дале как через недельку наживу, возверну. Что ж, добрый сусед — хлеба сусек. Дал и этот. Отдал мужик должок и рад-радешенек. Неделю на ухе спит да песенки попевает. А через неделю опять к первому соседу. Так и так, значит, выручай. Ну, сосед видит: вроде мужик, хоть и голь рваная, а своему слову верен. Опять навешал. Снес мужик этот пуд второму соседу, а сам на квас, на воду и живет себе — в ус не дует. И стал он так ходить от соседа к соседу каждую неделю. Подошли таким манером петровки. Всякая дрянь из земли полезла. Набьет мужик брюхо — и все ему нипочем. И стал он забывать про должок. Тот, кому он должен, не стерпел. «Ты чего, — говорит мужику, — должок не несешь?» А мужик головой вертит. Вроде бы я не я и лошадь не моя. Сосед сурьезничать. «Муку ты у меня брал?» — «Брал». — «Почему не несешь?» — «А я ее Макару отдал». Это, значит, второму соседу. «Зачем?» — «Как зачем? Так я же у него брал, чтоб тебе долг отнести». — «Ну, а у меня-то ты для чего брал?» — «Фу-ты, господи, какой бестолковый. Да затем, чтоб ему долг отдать. Полгода почитай с вашим проклятым пудом мучаюсь. Надоело! Перетаскивайте сами».
— Ха-ха-ха-ха!
— Так и сказал?
— Так и сказал. От их добра дождешься…
— Ну, ловкач!
— Молодец. Отколол!
— Ой, умру! Держите меня…
Нечего делать, Мирон тоже улыбается. С подковыркой хотел побасенку рассказать, а теперь видит: опростоволосился. И рад не рад, что вон Батов на выездном жеребце подкатил. С ним Антипа и Василий Цапуля. Все внутри словно перевернулось. «Вот кто нынче на конях-то разъезжает…»
Батов был необычайно весел. Пружинисто выпрыгнул из ходка и поздоровался громко, как на смотру.
— Здравствуйте, товарищи!
Его окружили. На приветствие отвечали по-разному.
— Будем здоровы, товарищ председатель!