— Пыма-ал?
— Не-е… Он слизко-о-й!
— А ты ему палец в рот. Засосет, тогда и тяни за жабру.
Счастливца обступили. Ждали, затаив дыхание. Костя тоже заинтересовался. Загадал: поймает — все будет хорошо, не поймает…
— О-ой! — ежился белоголовый.
— Ну-у! Чего?
— Шшокотно-о! — и вдруг вздох огорчения: — Уше-е-ел!..
Костя скомкал окурок, бросил его через перила.
«Раззя-ява!» — Медленно пошел с моста. С горы навстречу по широкой мощенной булыжником улице с грохотом двигались груженные железом ломовые. Их обгоняли, подпрыгивая и раскачиваясь на рессорах, легковые извозчики. Плыл высокий, как ковчег, фанерный «дилижанс» с высоты которого чумазый парень, распустив вожжи, равнодушно глядел на пару мосластых кляч и время от времени звонил в колокольчик. Но вот, задористо фыркая, обгоняя и «дилижанс», и ломовых, и легковых извозчиков, пробежал, поблескивая круглой спинкой, будто коричневый жучок, автобус «АМО». Костя проводил его долгим взглядом. Подходило время назначенной в редакции встречи.
…Все произошло совершенно неожиданно. Не разыскав неукротимой Марии, Костя совсем было уже хотел поставить крест на отречении от отца — черт его знает, как это делается! — как случай свел его с нужным человеком. Произошло это так.
Знакомых у Кости в городе не было, и он не первую ночь проводил на скамейках городского сада. Было тепло. Над головой в листве сирени беспокойно возилась какая-то птичка: наверное, чувствовала человека. Не спалось и Косте. Хотелось курить, но не дай бог — кто увидит. Чтоб подавить нестерпимое желание, Костя жевал горьковатые, вялые, даже на вкус пыльные листья сирени. Наконец задремал, кажется, на минуту, но когда вдруг открыл глаза — было светло. Птичка, так и не уснувшая, наверное, робко пропела короткую песенку, прислушалась, завела снова, но вдруг, с треском раздирая листву, вылетела из куста. За кустом по дорожке кто-то бежал. Топот нарастал, хрустел песок, свистело и хрипело, как из кузнечного меха. Костя сорвался с места, но не успел скрыться, как перед ним появился человек в очках, без фуражки, с разбившейся копной сивых волос. Заметив Костю, он метнулся было в сторону, но сделал несколько мелких шагов и в изнеможении опустился на соседнюю скамью. Поворачивая голову, прислушиваясь, он достал из распахнутого пиджака большой клетчатый платок и широким жестом вытер красное мясистое лицо и шею. Костя стоял и смотрел во все глаза. Что будет? Странный незнакомец утвердился на скамье, застегнул пиджак, поправил очки и в заключение всего глубоко вздохнул:
— У-уфф! — Присмотрелся к Косте и сказал: — Ну-с, молодой человек, что же вы?.. Садитесь.
Костя сел.
— Вы ничего не слышали? — после минутного молчания спросил незнакомец.
— Нет.
— Серьезно?
— Я спал.
— А-а… Ну, ну… — Незнакомец потряс своей сивой гривой. — И сейчас ничего не слышите?
— Не слышу.
— Да? Представьте себе, и я тоже ничего не слышу. Впрочем, может быть… Даже очень может быть. Мертвые телом и духом, дайте дорогу живым! — незнакомец захохотал.
«Рехнулся»… — с опаской подумал Костя. А незнакомец, словно угадывая его мысли, сделал серьезное лицо, встал, подошел и, подавая руку, церемонно произнес:
— Август Борисович Урбанов-Дольский. Сотрудник газеты. Отдел городской информации и происшествий. Прошу любить и жаловать. — Он сел рядом. — Сик транзит глерио мюнди… Непонятно? Перевожу: так проходит слава мира сего. Ясно? Или: от великого до смешного один шаг. Впрочем я должен рассказать все по порядку…
О! Урбанов-Дольский! (Которая из этих двух фамилий настоящая, которая псевдоним — не важно. Что? Непонятно, что такое псевдоним? Ну, об этом потом.) О, Урбанов-Дольский — старый газетный зубр. Мастер сенсаций. Он дает в газету материалы — пальчики оближешь. Так вот на днях из совершенно достоверных источников он узнал, что на месте кладбища (это вот тут, рядом с городским садом) намечается строительство жилых домов и (чего бы вы думали?) — кинотеатра. Заголовок будущей статьи возник молниеносно. Броский, литой, как лозунг: «Мертвые телом и духом, дайте дорогу живым». Обращение к мертвым телом объяснения не требует, а вот как быть с мертвыми духом? Ого! Тут нужно вдохновенное перо. Вся суть в том, что на кладбище ютятся беспризорники. Одним словом, идея требует воплощения, а воплощение немыслимо без фактов, без личных переживаний. Что? Вы скажете опасно? Но где же все это зачерпнуть полной рукой, как не там, среди мертвых телом и духом. Смело (заметьте — смело!) он, Дольский, направился на кладбище. В самую полночь. Все шло хорошо… То есть как хорошо? Просто он никого не встретил. Однако ощущения были. Голова полна образов. И каких! Словом, можно было уходить со спокойной совестью. Но в самый последний момент, когда он протискивался в узкую щель в кирпичной стене, раздалось: «Хаза!..».