Тоня отвечала, боясь посмотреть Горбатову в глаза. Теперь краснела она, и ей казалось, что, видя это, тот не верит ни одному ее слову.
Но Горбатов даже не смотрел на нее, он записывал ответы.
— А как, Вадим Шарапов активный был человек? Выступал на собраниях? — спросил Горбатов.
— Нет.
— Участвовал в хлебозаготовках? В организации колхоза?
— Нет.
— Так чем же и чью ненависть мог он вызвать?
Тоня молчала.
— А-а?! — строго повторил свой вопрос Горбатов.
— Не знаю… — пролепетала Тоня.
Дальше она отвечала совершенно машинально. Наконец ей показалось, что разговор закончен, и она встала.
— Простите. Еще не все, — сказал Горбатов. — Вы давно знакомы с Константином Гонцовым?
Тоня покачнулась и села. Только теперь она поняла, что все время ждала и боялась этого вопроса. Жгучая краска залила ее лицо, шею.
— Давно…
— Точнее?
— Я встречалась с ним в городе. Как со всеми знакомыми ребятами. — Краска медленно сходила с Тониного лица. Она осуждала себя за трусость.
— Я совсем не допускаю мысли, что вы встречались с ним как-то иначе, чем со всеми, — холодно сказал Горбатов. — Но вы знали, кто он?
— Я знала, что он ученик лесохимической школы. Комсомолец.
Слово комсомолец Тоня произнесла твердо и с вызовом посмотрела на Горбатова.
— А то, что он кулак, сын кулака, вы не знали? — Глаза Горбатова сузились и стали почти черными.
— Нет… Тогда нет…
— А теперь?
Тоня ответила еле слышно:
— Да…
— Ну и вам, конечно, известно, что, бросив беременную жену, он исчез в ту же ночь, когда сбежал из Застойного его папаша — кулак Василий Гонцов?
— Беременную?.. Бежал?.. Я этого не знала…
Горбатов некоторое время сидел молча.
— В каком году вы познакомились с Гонцовым?
— В двадцать восьмом.
— Где чаще всего встречались?
— В доме врача Леватова. Он знакомый моего отца. Они учились вместе.
— Леватова? — Горбатов приподнял одну бровь, припоминая. Затем быстро открыл стол и, торопливо перелистав какие-то бумаги, положил перед Тоней небольшой листок с протертым крестообразным сгибом.
— Вам не знаком этот почерк?
Тоня бегло окинула листок.
— Нет.
— А вы не спешите с ответом. Посмотрите внимательно. Прочтите. Это не почерк врача Леватова?
Леватов преподавал в школе, где училась Тоня, педологию, и Тоня не могла не знать его каллиграфически аккуратного почерка. Сомнений не могло быть. Это была записка Леватова. Но что он писал? У Тони потемнело в глазах. Не может быть!..
Не читая протокола допроса, Тоня подписала его и торопливо пошла к двери, на полпути остановилась, сделала шаг обратно.
Горбатов сидел, опустив голову и, казалось, ничего не замечал. Может быть, это и решило исход той внутренней борьбы, которая охватила Тоню. Подавляя вздох отчаяния, она опрометью бросилась из следственной комнаты.
«Ах, зачем он не спросил меня еще раз?» — с горечью думала Тоня, шагая по улице, освещенной наконец-то проглянувшим солнцем. Крыши домов, деревья влажно блестели. Совсем по-летнему ярко цвела в палисадниках настурция. Но Тоня ничего этого не замечала. Ей было мучительно стыдно и тревожно.
12
Тоне Сосниной не было еще и десяти лет, когда она заболела корью. Целые ночи напролет около ее кроватки сидел отец. Всегда аккуратный, чисто выбритый, он за время ее болезни оброс бородой и обрюзг. Веки его добрых глаз набрякли от бессонных ночей и были как две створки грецкого ореха. Это запомнилось Тоне на всю жизнь. Дни выздоровления были чудесные дни. Тоня лежит в кроватке. В комнате полумрак, и только на ломберном столике у изголовья круг розового света. Где-то там, за этим светом, папа. Тоня не видит его, и если б не шелест страниц, то можно поверить, что сами собой по воле доброго волшебника возникают перед глазами чудесные картины сказочного мира. А, может быть, это вовсе не шелест страниц? Ну, конечно! Это шелест шелка. Вот-вот откроется дверь и юный принц — он очень похож на соседского мальчика — войдет в комнату. В руках у него хрустальный башмачок. Счастливое сердце Золушки трепещет в Тониной груди…
После болезни все, кроме книг, стало скучным. Время шло медленно-медленно. Как ненавидела Тоня свои длинные руки, острые плечи. Но вот однажды зеркало подсказало ей: у тебя чудесные хвойно-зеленые глаза. Девочка поверила. Все стало интересно. Исчезла угловатость, и скоро гордая уверенность красивой и сознающей свою красоту девушки поселилась в Тонином сердце. На вечеринках никто не танцевал лучше ее. Она кружилась до самозабвения. В девичьей душе просыпались неясные желания, и, оставаясь наедине с собой, Тоня снова обращалась к книгам, старалась найти свой «хрустальный башмачок». Все герои ее книг были необыкновенны, и, как всякая романтическая натура, Тоня искала среди них его — единственного и неповторимого! На рубеже двух эпох оторванные от жизни искания эти были самые противоречивые. Ее герой представлялся ей то холодным Печориным, то злым и насмешливым Базаровым, то нежным Ленским, то неукротимым и желчным Оводом, то самоотверженным борцом за что-то неясное, но неизменно прекрасное. Прекрасное! Что же это такое? Может быть, это и есть та Мировая Революция, которой бредили мальчишки городской Центральной девятилетки, открытой в бывшей гимназии? Верховодил ими соседский мальчишка, превратившийся в коренастого сбитого паренька с застенчивыми глазами, далеко не похожий на гордого принца…