— Нет.
— Нет, нет! — ворчал Антипа. — Неполадки это. Как бы там чего ни было — родители они тебе. Обязательно сходи к ним. Все политически объясни, честь по чести, и родительское благословенье попроси. Родительское-то благословение во всяком сурьезном деле — любая половина.
— Да ведь я, дядя Антипа, вроде бы как убегом женюсь, — пробовал отшутиться Колька, но наставления Антипы глубоко бередили душу: как ни был он обижен отцом, его все чаще, все настойчивее влекло домой. Особенно волновала мать. Он слышал, как трудно она переносит их ссору, как заторкалась с хозяйством, все чаще оставаясь одна, потому что отца загоняли в подводы, и что ждет не дождется, когда сын ее вернется домой. Но можно ли было думать об этом? Мог ли так поступить комсомолец? И Колька был растроган, когда сам Андрей Петрович, на другой день, принимая от него хлебные квитанции, сказал:
— Сходи, Николай, к родителям, пригласи их на свадьбу. Ты понял меня?
— Можно? — вырвалось у Кольки.
— А почему нельзя?..
Колька прямо из правления пошел в новый отцовский дом, в котором, как его поставили, он еще не был ни разу.
— Коленька! — всплеснула руками Марфа. — Проходи, проходи! Вот сюда, в передний угол! — Она суетилась, не зная, куда усадить дорогого гостя. — Надумал. Пришел… Отца-то дома нет. Он редко теперь дома-то. А седни на ветрянку уехал в Пни. Ах, господи! Да что же это я! Садись! Сейчас на стол соберу.
Колька сел на лавку, снял картуз, повертел его в руках и снова надел. Мать жадными глазами смотрела на сына. Печать волнения лежала на лице Кольки. Это не ускользнуло от ее ревниво-внимательных глаз.
— Али случилось что, Коленька?
Куда девалась обычная Колькина развязность. Он с трудом выдавил:
— Я, мама, пришел… Мы с Фросей… Жениться я хочу, мама.
Марфа села на лавку, уронила руки. Натруженные узловатые пальцы быстро стали комкать подол передника. Крупные слезы одна за другой бежали по непослушным вздрагивающим губам.
— Господь тебя благослови, сынок!
— В то воскресенье свадьба, — не зная, что сказать, произнес Колька и встал. Марфа тоже встала. Так они стояли несколько минут.
— Ну, я пойду, — наконец произнес Колька.
Беспомощность изобразилась на лице Марфы. Она бросилась к Кольке на грудь и сомкнула руки на его тугой шее. Ах! Да как же он вырос! Не дотянешься до губ. Полно! Да уж тот ли это озорной карапуз, который громоздился к отцу на колени?..
— Родной ты мой! Кровинушка моя!..
Все вдруг дрогнуло в Кольке, все поднялось в нем волной сладкой беззащитности.
— Мама… Мама!!
— Слава тебе, господи, слава тебе, — минуту спустя крестилась Марфа. — Даст господь — внучаток покачаю еще.
А Колька, уже стыдясь своей минутной слабости, с прежним озорством сказал:
— Господь-то, мама, здесь ни при чем. Фрося, чай, не богородица. А свадьба у нас комсомольская будет.
— Какая?
— Комсомольская.
— ??
— Ну, не в церкви, а в клубе.
— В клу-у-убе-е? — мать широко открыла глаза, залитые слезами (уж не ослышалась ли она?). — Да как же это так?
— А так. Без венца.
— Без венца?!.. — лицо Марфы выражало полную растерянность. — Да ведь счастья-талану вам не будет, Коленька, без венца-то… Господи! Как же я отцу-то скажу?..
Колька ушел, так и не пригласив мать на свадьбу.
Оставшись одна, Марфа по-бабьи всласть наплакалась. «Э-э, да что там. Любовь да согласье — вот что главное, — наконец утешила она себя. — Мы вот и венчались, и соколы нам пели, а слаще от этого не было. Фрося девка работящая, не в пример отцу-ветрогону. Может, Коля остепенится около нее. Домой вернется…» Поджидая мужа, она все бодрила себя: «Нет уж, я ему все выскажу, всю подноготную выложу. Пусть он что хочет делает, а я свое дите в обиду не дам. И без того он у меня при живых родителях сиротинушка!»
Максим с мельницы приехал темнее тучи. Выпрягал лошадь медленно, аккуратно складывал сбрую, что было верным признаком его нерасположения. На вопрос Марфы: «Как съездил?» — ответил не сразу.
— Целье привез домой.
— Что так?