— А почему не в церкви?
— Так ведь сказано: комсомольская и гражданская. Без венцов, значит, голова! Понимать надо…
— Ну, без венцов столь и наживут. Через месяц всяк по своим. Вон как Стянька Грохова…
— А Стянька-то чё? Как она?
— Брюхата…
Старухи крестились:
— Распутство одно пошло…
— Не говори, кума. Стыдобушка…
— Родители вроде степенные. Максим-то — в коммунию эту никак, а тут…
Среди любопытных всюду поспевала Шимка. В коротенькой до колен юбке, в черных по последней моде чулках и высоких гетрах она считала себя настоящей горожанкой и поэтому важничала. Поводила подкрашенной бровью. Кривила губы.
— Почему угощения по приглашению? Я просто понятиев не имею…
В субботу неожиданно потеплело, погода нахмурилась. С утра пошел дождь вперемежку с мелкой крупой. Он тревожно шуршал в обледенелые крыши и заплоты. Марфа загоревала: начали оттаивать пельмени. Но ветер ночью разогнал тучи, и на темное небо высыпали низкие — хоть рукой достань — яркие звезды. Землю сковало морозом.
День занимался по-зимнему ясный, подсвеченный блеском ледяной корочки, затянувшей дорожные выбоины. Под ногой она дробилась, и в свежем воздухе далеко слышался ее стеклянный звон. Для Марфы это утро было особенно радостным: ночью Максим дал согласие пойти на свадьбу.
Помолодевшая, разгоревшаяся, словно бы ее готовили к венцу, Марфа все утро сновала в кути, заканчивая стряпню.
— Слава тебе, господи, — то и дело восклицала она, обращаясь к Ульяне, помогавшей ей в эти дни, — гляди-ка прояснило-то как. Может, и у Коленьки такая же ясная жизнь будет.
— Беспременно ясная, — охотно отзывалась Ульяна. — Да нетто они, нонешные, не добьются? У меня вон Алеша Янов жил — сейчас поминаю — до чего славный был, обходительный. Дай бог ему доброго здоровья да жену пословную. Примечала я — к Дуне он припадал. Погуляю, думала, на свадьбе, да вот… А твоего беспременно удача ждет. Беспременно… Гляди-ко, тесто все какое удашное! Шанежки, как порховочки!
Марфа расцветала в счастливой улыбке. Днем, разглаживая Максимову рубаху, она уронила легкую слезу. «Вот теперь и о Коленьке есть кому будет позаботиться. И рубашку смыть и кое-какую горячинку сготовить».
С Фросей она подружилась быстро. Девушка, сломив свой строптивый характер, пришла к Базановым, когда не было дома Максима. Серьезная и покорная, она несколько минут слушала бессвязные воспоминания Марфы о том, каким Коля был в детстве и после, когда он был еще дома, но долго молчать не могла. Сидеть сложа руки она не умела. Когда принялась помогать Марфе по хозяйству, то окончательно подкупила будущую свекровь.
«Ну, огонь-девка, — думала Марфа. — И в кого она только так уродилась? Правда, родная-то ее матушка из доброй семьи была. Характер у нее материн, на язычок такая же острая, но ведь Кольке такую и надо жену, чтоб в руках его держала».
…Вечером клуб не мог вместить всех желающих посмотреть комсомольскую свадьбу. Люди толпились в коридоре, на крыльце, около клуба, залезали на завалинки, заглядывали в окна. Задние напирали на передних.
— Ну, чего там? Чего? — спрашивали они с нетерпением.
— Пуссти-и-и-и! Да-ко взглянуть.
— Да ну тебя! Чего давишь?
— А ты чего! Все окошко закрыла своей сельницей. Мы тебя такую-то и в праздник и в будни видали. Пусти!
— Ой, ой! Ты што, охальник, делаешь? Куда лезешь?
— Говорю пусти!
— Не пущу!
Дзи-и-нь!
— Мамы-ынь-ки-и!..
В разбитое окно ударила горячая волна смешанных запахов: гвоздичного масла, кислой овчины, сосновой смолки. Под окном вспыхнула брань, возня. Под ногами, как молодой ледок, хрустит битое стекло. У другого окна народ постепеннее, говорят вполголоса. Счастливец, занявший выгодную позицию, ликующим голосом передает:
— Сидя-ят.
— Где, где сидят?
— На ссене.
— На каком сене?
— Говорят тебе — на ссене. Ну, на этой самой, как ее? Да вот спектакли на коей разыгрывают. Вроде нары…
— Дурак! На сцене, значит. Тоже мне, сено-солома. Деревня!
— А ты, городская вошь, куда ползешь?
— Цыц вы! Тише, аспиды!
— Невеста-то в чем?
— В платье.
— Знамо, не нагишом.
— Гы, гы! На такой свадьбе додумаются. Был я как-то в городу, так там идет девка, а на ней хоть бы лепесточек. Только лента по грудям и на ленте: «Долой стыд!»
— Ну, это ты брешешь! Я к тому спрашиваю: в цветах невеста, под фатой или как?
— Фу ты, бестолковый! Тебе говорят: так. За всяко просто. Как была Фроська, так и осталась. В праздничном только.