Алеша сел. Геннадий Андреевич примостился рядом с ним.
— Так вот ты какой!..
— Геннадий Андреевич, а Мария Васильевна разве тоже здесь?
— Куда иголочка — туда и ниточка. Я ведь здесь работаю. Секретарем райкома. Обком направил. С повышением… А как же… Район-то ведь Таловский теперь не меньше поди-ка Франции. Территория, скажу тебе, — Геннадий Андреевич лукаво подмигнул. — Ну ладно, расхвастался.
Без очков, в светлом костюме он выглядел по-домашнему уютным.
— Чего смотришь? Состарился?
— Нет, что вы!..
— Да уж, конечно, состарился. Вот и ты уже не такой петушок, что был. Оперился, в начальники попал. — Кремлев задумался. — Да… Ну да ладно, ладно. Не буду портить удовольствие поговорить как следует. — Он встал. — Я займусь минут десяток, а ты посиди. Закончу вот только кое-какие дела и пойдем ко мне. Повечеруем. А Мария Васильевна как рада будет.
— Геннадий Андреевич! Да ведь уже час ночи!..
— Разве? А, смотри-ка. Верно, верно. Действительно второй, — пробираясь за стол, на ходу рассматривая часы, говорил Геннадий Андреевич. — Ну, ты все равно посиди. Откладывать нельзя, да и расчета нет.
Подмигнув поверх очков, он снова принялся за работу. Черкая на листочках, откладывая их в сторону, Геннадий Андреевич время от времени поглядывал на Алешу, будто хотел сказать: помню, помню, друг. Уж ты того, потерпи. Между тем разомлевший Алеша уже спал, привалившись головой к спинке дивана.
10
Покидая Застойное зимой тридцатого года, Алеша твердо решил, что учиться в совпартшколе он не будет. Пусть даже они и не рассчитывают на это. Кто они — для Алеши было смутно. Был ли это Цапуля, готовый к выполнению любой директивы, Храмцов ли, непреклонный и потому бездушный, Шумков ли, бездеятельный инспектор политпросвета — все равно тот, кто придумал в такое время «выслать» его из Застойного, пусть даже на учебу, недобрый человек. Алеша знает, что делать. Он поедет в город, зайдет к товарищу Кремлеву, все расскажет, и тот рассудит как надо.
«Я еще вернусь, — грозился Алеша, — я приеду, и вы еще узнаете, на чьей стороне правда». При одной мысли о Застойном на сердце вспыхивал трепетный огонек. Возникали знакомые образы. Чаще других — да что там скрывать — неотступно стояло перед глазами Дунино лицо — печальное, сосредоточенное, с какой-то невысказанной мыслью в темных глазах! «А может быть, не все потеряно? Пришла же она проводить меня?»…
В Таловке, чтоб не вызвать подозрений и нареканий районных организаций, он зашел в роно, получил все необходимые справки, оформил в райкоме комсомола путевку и выехал в город.
«Ничего. Я из окружкома взамен этих бумажек одну привезу, да такую…» — думал Алеша и улыбался, представляя, как вытянутся лица Храмцова и Шумкова, когда он подаст им эту бумажку, и они увидят там подпись Кремлева.
Но все произошло не так, как рассчитывал Алеша. Прежде всего Кремлева в окружкоме на работе не оказалось. Он хворал. Когда выйдет на работу — никто сказать не мог. Значит, идти с путевкой в окружком комсомола и оформляться. А что, если попытаться пойти к Кремлеву на квартиру. Он узнал адрес, но решился идти только после бессонной ночи, проведенной в Доме крестьянина.
У Геннадия Андреевича Кремлева был сердечный приступ, но Алешу Янова он принял. В комнате пахло лекарствами.
Кремлев выслушал Алешу внимательно и, улыбаясь, сказал:
— Тебе, Алеша, чертовски повезло. Подумай-ка только: путевка комсомола в советско-партийную школу. Случись такое со мной в твои годы, да я просто бы петухом пел.
На все возражения Алеши ответил:
— Хорошо. Очень хорошо. То, что деревенский идиотизм треснул в своем основании, здорово. Но это-то как раз и обязывает тебя учиться. Что говорил Ленин на Третьем съезде комсомола? То-то… Не смей даже и думать о возвращении в Застойное.
От недавнего Алешиного задора не осталось и следа. Хуже всего было то, что он, избач и комсомолец, не знал, что говорил Ленин на Третьем съезде комсомола. Ну и вид же был, наверное, у него, коли Геннадий Андреевич, пряча улыбку в усы, отвернулся и глуховато кашлянув, позвал:
— Машенька!
В комнату вошла та самая женщина, которая открыла Алеше и на которую он не обратил внимания, полагая, что это домашняя работница Кремлевых. На ней был белый передничек, седеющие волосы подвязаны платочком — концами назад.
— Машенька! Ты видала когда-нибудь такого чудака, который не хотел бы учиться? Могу познакомить. Сей муж — избач Алеша Янов. А Машенька, — Геннадий Андреевич повернулся к смущенному Алеше, — в данное время домашняя хозяйка, а по анкете — Мария Васильевна Кремлева, заведующая городской библиотекой. Прошу любить и жаловать…