— Так я… — начала было Стянька, но мать не дала ей закончить.
— Я, я… Протрепалась лето без толку в леспроме, теперь свои порядки наводить.
У Стяньки слезой обожгло руку. Вехоть шлепнулся на мокрый пол.
К подругам Стянька ходить избегала. Ей казалось, что все знают про ее несчастье.
«Такой Верке только на глаза попади», — с тоской думала она.
Однажды, провожая корову, Стянька встретила у огородов Алешу Янова с незнакомым парнем, одетым по-городскому — в серый костюм с ярким полосатым галстуком. Она хотела свернуть огородами, но было поздно.
— Стеша! — издали окликнул Алеша и, когда она остановилась, прибавил шагу, увлекая за собой товарища. — Стеша, здравствуй! Учитель наш новый, Вадим Михайлович, — Алеша кивнул на парня в костюме. — А ты чего это глаз не кажешь? Мне как-то на днях Фрося сказала. Стянька, говорит, из леспрома пришла. Ну, как живешь? Как в леспроме? Весело?
— Весело.
— Скоро и мы весело заживем. Теперь у нас закрутилось, завертелось. Правда, Вадим? Мы, Стеша, с Вадимом Михайловичем решили спектакль ставить. Вот только пьески не подберем. Вадим рисовать может. Декорации подмалюет. Приходи в клуб. Тебе роль подберем…
Алеша говорил без умолку. Стянька молчала. Вадим Шарапов тоже молчал. Разглядеть как следует нового учителя она не успела, так как все время думала о прорванной на плече кофточке и глаза боялась поднять. А на другой день Вера встретила Стяньку ехидной улыбочкой:
— Опять городского завлекаешь, — звероватая мордочка ее хищно оскалилась, — только и этот не посмотрит на такую… — И, смерив Стяньку презрительным взглядом, Вера подхватила ведра, зыбкой походкой сошла с плота и, почти задев Стяньку, прошла мимо.
Как плетью, хлестнула обида. Будто не по плоту, а по Стянькиному сердцу прошла Вера грязными стоптанными ботинками. Набежала волна и смыла с плотика грязь. «А что сделать мне?.. С моим сердцем?..»
18
Ударил в мокрые окна октябрь. Дождь зарядил мелкий, белесый, как дорожная пыль. Взлохмаченные коровы бродили по опустошенным огородам, поедали грязную слежавшуюся ботву. Простоволосые бабы, подоткнув подолы, гонялись за ними с черными бодыльями подсолнечных стеблей.
Все было серо и тоскливо. Рано наползали сумерки.
Первым вспыхивал огонек в окнах клуба.
Теперь молодежь тянулась на этот огонек. Но та работа, какая значилась у Алеши в плане, все-таки еще не клеилась. Много времени отрывала работа в комиссии по хлебозаготовкам.
Силясь «втянуть всех», Алеша запланировал громкое чтение газет и журналов. Журналы еще слушали, — особенно «Крокодил», «Лапоть», — а газет не любили. Шушукались, позевывали, парни выходили покурить. Все оживлялись, когда чтение заканчивалось. Петька Барсук растягивал свою гармонь, на круг выходили плясуны.
Алеша все больше убеждался в необходимости кружковой работы, мечтал о спектакле… но пьес не было.
Наконец, Вадим Шарапов принес в клуб тоненькую потрепанную книжечку.
— Есть пьеса!
— Интересная?
— Интересная.
— Давайте прочитаем, — предложил Алеша.
Все окружили стол. Алеша начал читать. Закончили в полночь, и никто не ушел. А когда Алеша закрыл книгу, Колька Базанов бросил на пол шапку и нахмурил пушистые брови.
— Мне главную роль! Я хоть кого могу представить. Со смеху умрут. У меня слова сами на языке родятся.
Главным лицом в пьесе был демобилизованный красноармеец Павел, человек с сильным характером, спокойный, настойчивый, прямолинейный.
Алеша, перелистывая книгу, сказал:
— Не пойдет, Коля. У тебя вот старик, отец Павла, хорошо выйдет. Такой чудаковатый…
— Ну, тогда я и играть не буду! — обиделся Колька. — Вот ничего у вас и не выйдет.
Со всех сторон зашумели.
— Брось, Колька!
— Надо быть комсомольцем.
— Невидаль какая… без него сыграем!
— Давай я сыграю старика, — вызвался секретарь сельсовета Семен Шабалин.
Алеша посмотрел на него, потом на Кольку:
— Ну так как? Пишу: Базанов.
— Ну, пиши! — махнул Колька рукой и отошел от стола.
Но играть ему так и не пришлось.
— Испохабился с леспромцами-то, — начал пилить его отец, — туда же тилигенция, комсомол! У них жалованье, а у тебя что?
С полатей скрипел дед Быза:
— Ладом, ладом, Максимушка! Ладом его. Эх!
Колька молчал. Он знал: отец собирается его женить на Феньке Важениной, дочери Спири старшего. Бесшабашный, диковато-веселый, Колька в глубине души страдал. Фрося, в которой он души не чаял (хотя проявлял это грубо, почитая зазорным унижаться перед девкой), казалось ему, не любит его.