— Люблю… — затем слегка оттолкнулась, и Стянька увидела прежнюю беззаботную и веселую Фросю.
— А почему ты смеешься над ним?
— Им поддайся: наплачешься потом…
— Он, говорят, ушел от отца в леспром.
— Скатертью дорога…
— Там девчат много.
— Ну и пусть…
— Полюбит.
— Не полюбит. Он завороженный! — И Фрося лукаво прищурила глаза.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Жизнь Застойного медленно, но неотвратимо вступала в круг тех событий, которые, затрагивая ум и сердце не одного человека, а всего народа, являют собой ту историческую закономерность, только разгадав которую, можно хорошо рассмотреть и приблизить завтрашний день. И уже многие застоинцы пытались увидеть его, этот завтрашний день… Но мешало им то, что веками внедрялось в умы: «Жизнь каждого — это что-то такое, к чему враждебно настроены все остальные. Живи своими большими и маленькими радостями и огорчениями».
Тетушка Орина тосковала о Ване. Максим Базанов, пересчитывая деньги, строил радужные планы и на чем свет ругал «леспромцев», будто бы сманивших Кольку. Фадя Уйтик, живя в постоянной тревоге, которую ему причиняли то Фитинья, то Василий Гонцов, где только можно напивался и тогда, довольный всем, пел песни. Гонцов рвал и метал: его безответная работница Катерина «затяжелела» от хозяина, — Василий боялся пересудов, насмешек и… дополнительного расхода. Фрося по выходным бегала в леспром и на неделю нацеловывалась и нагуливалась с Колькой. Дуня много читала, думала… Она подружилась с Антипой и Мишей Фроловым, а избача Алеши стеснялась и избегала, Стянька, как камень на сердце, носила свою нерастраченную любовь…
Словом, у каждого была своя жизнь, свои заботы, свои интересы, но все смелее, все настойчивее вторгалось в эту жизнь что-то новое. Каждый, с различной степенью активности, помогал или противился могучей силе, которая и была источником того нового, что, заглушенное личными интересами и силой привычки, жило почти в каждом человеке.
Происходило нечто подобное тому, когда к груде железных и медных опилок подносят сильный магнит. Опилки начинают беспокоиться. В них возникают магнитные вихри. Покоряющая сила магнита пробуждает в железных опилках внутреннюю силу, притягивает… При этом одни задерживаются медными опилками, другие, будучи притянуты, становятся сами магнитом. И вот уже одна только медная крошка лежит беспорядочной кучкой.
Такой железной крупинкой чувствовал себя Степан Грохов после беседы во дворе клуба. В тот памятный день неосознанная тревога, как магнитная буря, охватила его сердце. А тут зачастили уполномоченные. И целые ночи напролет до хрипоты агитировали за новую жизнь.
«Значит, артель… Значит, коммуна. А у меня вон мать с дочерью не могут ужиться… От таких, как Афоня Чирочек, как Васька, как Важенята, — теснота жизни. Их уравнять?.. А почему с меня хлеб тоже просят? Бедноту не трогают, пусть она и идет. А я…».
Как только начались хлебозаготовки, все упорнее стали ходить слухи об организации колхозов.
А слухи эти были самые противоречивые.
Одни говорили, что есть какое-то секретное предписание всех переселять.
— Приедут ночью, поднимут и как есть кто в чем, так и увезут всех.
— Куда?
— В степи, к киргизам. Целину разрабатывать.
— Как же ее разрабатывать, если без домашности?
— Машины будут.
— Совхозы будут, — вставлял кто-нибудь тоном сведущего человека.
— Кто?
— Совхозы.
— А что оно такое? С чаем пьют или так едят?
— Совхоз-то? Совхоз — это вроде фабрики или завода. Земли своей не будет. Домашности, значит, тоже. Государственное, значит, все. Будешь работать, а тебе, как рабочему, жалованье пойдет.
Другие возражали:
— Брехня. Никуда не выселят. И жалованье — брехня. А вот все до зернышка выколотят, потом все поровну разделят.
— Разделят! Держи карман шире — кабы не просыпать.
— Сказано: кто не трудится, тот не ест.
— Кулачью каюк…
Братья Важенины Спиридон старший и Спиридон Малушко в магазине рассказывали:
— Ездили мы, значит, в Свердловск, в бывший город Екатеринбург, и насмотрелись своими глазами. Начисто всех сгоняют в коммуну. Строят один барак. Спят все вместе, едят все вместе. И робят все. Ни старому, ни молодому спуску нет.
— Будто все?
— Все, — дружно ответили оба Спиридона.
— Ну, значит, та коммуна хорошо задумана, — сказал Калюжонок, мужик с каракулевой бородкой.