Важенины от неожиданности захлопали глазами.
— Пошто хорошо?
— Пото и хорошо, что вам не по вкусу…
Дружный смех окатил Важенят.
— А-а-а религия, — оправившись от замешательства, произнес Спиря старший. — Кресты снимают. Колокола снимают.
— И на гайтане коей, — вставил Спиря Малушко.
— Да на вас давно его нет, креста-то, — мрачно сказал худенький старичок и, плюнув, вышел из магазина.
— Куда же кресты да колокола? — спросил кто-то.
— А на пушки, — враз, как по команде, ответили Спиридоны.
Молчавший до этого Степан шагнул к прилавку:
— Не вы ли льете их? Пушки-то? А ну, пустите! — и, не обращая внимания на растерянность Важенят, он продвинулся к прилавку, сказал: — Спичек мне, Петро, дай!
Всю эту неделю Степану было не по себе.
Из сельсовета, куда теперь его вызывали почти каждый вечер, он приходил злой, неразговорчивый.
Однажды он пришел не один — за ним вошли Антипа, Дуня Сыроварова и Миша Фролов.
— С гостеньками пришел, — попытался пошутить Степан на немой вопрос Пелагеи, — принимай!
У него слегка подергивался левый ус.
Антипа спокойно, будто зашел он к соседу в гости, после обычного приветствия сел на лавку и попросил:
— Напоила бы ты меня, Пелагея Фроловна.
— Водичка только, — зачерпнув из тренога ковшом, неприязненно отозвалась Пелагея, — не разводим нынче квас-то.
Принимая ковш, Антипа добродушно сказал:
— Водичка — гусиный квасок! Нашему брату скуснее его нет. А вот у Власа два кваса — один, как вода, другой — пожиже. Первый сам пьет, другой гостям подает.
Миша Фролов прыснул в кулак.
Наступило неловкое молчание. Степан закурил, но тут же бросил цигарку и придавил ее ногой.
— Ну что ж, смотрите! Мать, дай-ка ключи.
— Какие?
— От амбара.
У Пелагеи похолодели руки.
— Не дам.
Степан встал и пошарил в печурке. На сыромятном ремешке звякнули ключи.
— Нате. Право имеете — открывайте, — протянул он их почему-то Авдотье. Может, он руководствовался мыслью, что она, как женщина, меньше других имеет на это право.
— И откроем… — Черные глаза Дуни Сыроваровой блеснули задором. — Айдате.
Из амбара дохнуло мышиными запахами, мучной и хлебной пылью, сухим березовым листом.
На жердях вдоль закромов висели веники. По одну сторону был ссыпан овес, по другую — пшеница.
— Все? — спросил Антипа, заглядывая в сусеки.
— Все.
Антипа достал горстку пшеницы и кинул ее на язык. Несколько зерен запуталось в бороде.
— Доброе зерно…
И опять показалось: Антипа пришел к Степану не за тем, чтоб описать хлеб, а покалякать, о том, о сем.
«Не себе ведь он. Государству, — подумал Степан. — А почему я жалею? Жизни не жалел на фронте, а здесь?..».
— Сколько пшеницы-то? — спросил Миша.
— Пятьдесят пудовок.
Члены комиссии молчали, и ему показалось — не верят. Неожиданно для себя Степан заявил:
— Пишите: десять пудов. Сдам.
У амбара, как по покойнику, заголосила Пелагея.
Степана на мгновение охватило гордое сознание самопожертвования, и, стараясь не думать о том, что почти еще столько же хлеба лежит у него в погребушке, в ларе, он, сам веря своей искренности, сказал:
— Больше не могу. Все тут.
Но, когда члены комиссии скрылись за воротами, Степан, ощущая душевную опустошенность, зло набросился на Пелагею:
— Не визжи. Без тебя тошно!
Радости не было. Было стыдно.
А когда узнал, что на требование комиссии дать ключи Гонцов ответил отказом, обида и ненависть к Волкушку, как тисками, сдавили сердце.
А Пелагея ехидно зудила:
— Испужался. Нате. Все возьмите. Добрые люди законы-то знают. Василий Стархыч вон как пужнул их. На порог, говорит, не пущу. Потому, у меня сын тоже по научной линии.
Она огорченно вздыхала при одной только мысли, что вот какого жениха упускает Стянька.
2
Василий Гонцов шел по вызову в сельсовет. Под ногами хрустела мерзлая трава. Озеро качалось, словно налитое ртутью. За сосны опускалось большое холодное солнце.
Василий Гонцов не предвидел, что, после того как он не пустил комиссию в амбар, дело обернется плохо. Костя, на которого он рассчитывал, приезжал редко, был неразговорчив. А комиссия вызывала каждый вечер, и кто его знает, когда это кончится.
Члены комиссии говорили спокойно, убеждали. Дуня Сыроварова, избранная недавно секретарем комсомольской ячейки, говорила: