— Почему? — переспросила Дуня. Она не знала, как объяснить то, в правоте чего не сомневалась. Вдруг она увидела Колькины глаза: они ждали. Они ждали так, что Дуня не могла, не имела права отступить.
— Почему против? А вот почему. Я тоже думала: надо исключить. Это легко сделать — исключить и все. Но ты сам, Алеша, сказал: о комсомольцах будут всякое болтать. Первая Офимья. Знаю. Она мне наговорила. Они ведь такие-то, только этого и ждут. Сами подстроили и сами первые болтать. Правда ведь, Миша? — Мишины глаза блеснули застенчивой благодарностью. — Вот, — продолжала Дуня, — я знаю, ты тоже так думаешь. Я ведь не сержусь на тебя за то, что ты тогда при Гонцове… Они хоть кого из терпения выведут. Они добиваются того, чтобы разогнать нас всех. Они радоваться будут, если мы исключим.
— Правильно, — закричал Петька. Все оглянулись на него.
Дуня села.
— Твое предложение? — обратился к ней Алеша.
— Выговор, — коротко ответила Дуня, словно сердясь на Алешу.
Тот вздохнул.
— Но я свое предложение не снимаю.
— Голосую…
Большинством голосов прошло предложение Дуни. В глубине души, чувствуя Дунину правоту, Алеша все же решением собрания был недоволен. Какое-то раздражение мучило его весь вечер. Только уже в постели, засыпая, он почти вслух произнес:
— А все-таки какая она умница!..
И с облегчением вздохнул.
10
В этот же вечер — как это часто было за последнее время — в сельсовете собралось довольно много народу. Пришел и Василий Гонцов. Он легко перешагнул порожек и похлопал рукавицей о рукавицу.
— Эх, заскочил морозец! Значит, в лето жар будет.
Фадя поднял бородку.
— Правильно. Лето — по зиме. Стары люди говорят: до трех лет зима по лету, до трех — лето по зиме, а до трех — само по себе.
Антипа-коновал хотел что-то сказать, но Василий, засунув рукавицы за пояс, пробрался к столу и заговорил сам:
— Мне Костя рассказывал, бюра такая есть, погоду враз предсказывают. Культура! Но культуру не посадишь на грядку, вроде луковки… Нас, как слепых кутят, тычут мордой в молоко, а мы от него суемся в угол.
Он поднял руку, строго посмотрел на всех сидящих и, как по писанному, прочитал:
— Что ж, богу — каяться, миру — виниться… На основании личного желания и предложений советской власти к культурной обработке нашего хозяйства вхожу с домашностью и срубом — тот, что сыну, — отдаю в колхоз и первый иду туда…
Василий провел в воздухе черту и уронил руку:
— Будем просить Еланские… Давно обещано.
Мужики переглянулись.
Цапуля подумал, почесал подбородок и, не поднимаясь с места, сказал:
— Я, как советская власть, агитирую в общем и в целом. Это необходимо приветствовать. Товарищ Гонцов поступает сознательно, как сознательный гражданин. К тому же на этот счет теперь есть прямые директивные указания товарища Храмцова…
Василий был доволен эффектом. Он умненько хихикнул и отступил.
— Об этом надо подумать! — поскреб Антипа нос, пористый, как наперсток. — Нам вроде с тобой не по пути…
Фадя сорвался с места.
— Думать чего? Думать?.. Это что? Это, это… колефтизация! Василий Аристархыч мужик с заворотом. А то мы… Думальщики…
Фадю перебили. Загалдели все:
— Об этом и Янов говорил…
— Фаде чё? Ему брехать — не пахать.
— А ежели всем сообча?
— Хозяев много будет!
— Почему сруб? А дом куда? Сруб — чего? Красна цена — две сотенных…
Василий заулыбался:
— Дом-то? Ха! Я с полным удовольствием. Да ведь… тут болтали, дескать, я работницу держу, а я не скрывал, мне Катерина — жена. Как несознательный елемент, можно сказать, женщина — в колхоз не желает… Опять же дите у ней скоро.
— Отлепортовал! — хлестнул из угла чей-то насмешливый голос, и Цапуля вскочил, поднимая палец с черным, будто из вара налепленным, ногтем.
— Я что? — смиренно наклонился Василий. — Я сказал… Цапуля, как местная власть, — дело его. Только желающие могут присоединиться. Все сыты будут.
Фадя качнулся и, глядя в рот Гонцова, заревел:
— Ура! Полная колефтизация!..
— Конешно, которые против, — снова начал Василий, отстраняя Фадю. — Оно не то штобы против. Кто против власти пойдет, коли власть за такое устройство жизни? Но не желают. К примеру, Афоня, Важенины, ну Степан туды-сюды. Так ведь вольному — воля, спасенному — рай.
— Кулаки до раю-то первые охотники.
— Они на чужом горбу въедут.
— А колхоз им не по зубам.
— Робить надо.