2
В Застойное Батов попал на случайной подводе. Его привез Корытов из леспрома.
— Давай садись, — пригласил Корытов. Подобрав полы тулупа, Батов втиснулся в небольшую кошевку. В нос ему ударило винным перегаром.
— Мухин! Валяй! Одна нога здесь, другая там… — скомандовал Корытов.
— Сам знаю, — отозвался вертлявый мужичонка.
Корытов толкнул в бок Андрея.
— Видал? Ну, ну! Поехали.
Когда тронулась кошевка, Корытов спросил:
— В Застойное, значит? Двадцатипятитысячник? Хорошо. Эт-та оче-ень хоро-о-шо-о-о.
Мимо замелькали маленькие, укутанные снегом по самые брови домики таловской окраины. Утро было морозное. Ветер обжигал щеки.
— Люблю быструю езду, — продолжал Корытов. — С детства. У меня отец извозчиком был, а я вот заводом управляю. Чуешь?.. А ну, пошевеливай!
— Зачем? Не надо, — сказал Батов. Лошадь, действительно, и без того бежала довольно бойко.
Но Корытов выдернул из рук возницы кнут и огрел ее. Андрея это покоробило, но он промолчал. Когда после отчаянного галопа лошадь снова пошла ровной рысью, Корытов произнес:
— Замечательные у нас здесь края. Озера. Уток летом видимо-невидимо. Охотник?
— Нет.
— Ну, будешь охотник, — убежденно сказал Корытов. — Мы с моим техруком Гонцовым каждое воскресенье комаров кормим.
— От Застойного ваш завод далеко? — спросил Батов.
— Да рядом, совсем рядом, километров шесть-семь. Будешь в Застойном работать — ко мне милости просим.
— Как там колхоз живет?
— Колхоз? Полным ходом. Знаешь, ведь это дело я у них поднял! Потам отец моего техрука, Гонцов, поддержал. Такой мужик прямой! Крепко в нем еще сидит эта самая… мужицкая натура, что ли… Посмотришь на него: у-у — контра!.. а как узнаешь поближе — смекалка! Сам себе агроном… А колхоз — живет. Правда, давненько я у них не был. Все некогда. Но помогать — помогаю.
На развилке двух дорог Корытов велел остановиться:
— Ну, извини, товарищ двадцатипятитысячник. Спешу. Заехать в Застойное не могу. Здесь вот влево выйдешь на озеро, и село видно будет. Прямо с полкилометра. А то — махнем ко мне? А? — Корытов положил руку на плечо Андрея.
— Нет, спасибо! — Радуясь возможности размяться и согреться, Батов выпрыгнул из кошевки.
— Ну, смотри. Довез бы, да не могу, — уже издали прокричал Корытов.
Батов оглянулся кругом. Удивительная тишина обступила его. Казалось, уши были заткнуты ватой. В рыхлом снегу не слышно было даже собственных шагов.
Хорош в предвесеннем оцепенении сосновый бор. Он еще весь забит снегом, на пнях — высокие белые шапки, не слышно птичьей возни, но… лохматые лапы полны скрытой силы, и едва уловимый аромат сочится из каждой иголочки. Еще месяц — и на почках выступит янтарная смолка. У подножья деревьев побегут ручьи, и, опьяненные сладкими запахами весны, затокуют тетерева. Разрывая хвойную подстилку и земляную плесень, шильцем высунется зелень.
Андрей бодро шагал по узкой тропинке, полной грудью вдыхал чистый воздух. Сын рабочего, с детства прошедший суровую школу труда (на сортировке угля, коногоном, забойщиком), он всегда испытывал радостное волнение при виде леса. И не только потому, что много времени проводил под землей, нет… Мало ли он исходил дорог, полей, лесов, пересек рек и горных вершин!..
…Прямо из шахты, не заходя домой, чтобы проститься с матерью (все думали, что это ненадолго), двадцатилетним комсомольцем пошел он бить чехов, да так и провоевал два года. Чуть не умер на реке Палице от кривой польской сабли, но выдюжила широкая батовская кость да помогла неиссякаемая воля. Валяясь в тифу на белорусской соломе, Андрей видел в бреду Урал, бор под Увалом, речку-журчанку с белыми купавками в тенистых омутах, колки-перелески, цветные ковры луговин. Из всего пережитого коммунист Батов вынес убеждение: жизнь надо переделать! «Только работой, напряженной работой не одного человека, а всех можно изменить жизнь», — думал Андрей. Поэтому едва кончилась война, Андрей вернулся в родную шахту рубить уголек. Для того чтобы трудиться сообща сотням, тысячам людей, людей самых разных, эти сотни и тысячи должны знать, во имя чего они трудятся, должны быть руководимы единой волей. Андрей знал: воля эта — партия и радовался, что был ее рядовым.
Сейчас партия послала его в деревню, где живучи еще темные силы.
«Справлюсь ли? — думал Андрей, прислушиваясь к лесной тишине, и сам отвечал: — Справлюсь! Должен справиться».