На месте, где еще недавно лежал Вадим, у темных воронок, просверленных его кровью, топтался народ.
— Жил человек, к полюбовнице бегал, женился бы, ребят наплодил… А тут трах по башке — и все, — откидывая полу зипуна, чтобы достать кисет, сказал Максим.
— Да, от смерти живой недалеко живет, — хмыкнул Фадя Уйтик.
— Переврал! — оборвал его Степан Грохов. — Слыхал звон, да не знаешь, где он… Говорят люди: от работы живот недалеко живет. В аккурат про тебя сказано.
Василий Гонцов, ежась, скучающим голосом произнес:
— Вот оно, дело-то какое… Два медведя в одну колоду за медом не ходят.
Все посмотрели на Василия. Он скрестил руки и потопал ногами:
— Ну, чего мерзнуть? Домой нужно. Начальство разберет. Наше дело сторона…
13
Полуживого Вадима увезли в Таловку, в районную больницу. На той же подводе приехал в Застойное милиционер Гасников.
Милиционер опросил Цапулю, глядя на него заспанными глазами, сходил на место происшествия. Но снегом замело уже красные воронки… Гасников уехал обратно в район.
После метелей, как это часто бывает в Зауралье, в первой половине марта наступили теплые дни. Поплыл из бора хвойный запах. Днем припекало. Гуси пили из лужиц, припадая, пытались нырять, но, смочив только голову, закидывали ее, призывно гогоча.
В колхозе снова перевешивали хлеб. Возили из леспрома силос. Его резкий бражный дух стоял над Застойным. Но по-прежнему плохо было с кормами. Кони тощали. Их пробовали кормить силосом, но к концу недели пало две лошади, и Батов запретил давать силос. Неустроенность с кормами отвлекала от ремонта посевного сельхозинвентаря. До сих пор он даже не был учтен.
Степан Грохов шел в контору и напряженно думал: «Что же делать? Сев скоро. А как сеять? Кони худые. Съездить куда — и то не идут… Вот тебе и колхоз! Жили бы единолично — у одного сено сгорело, у другого — осталось. А тут все разом…»
Степан привык все делать сам, своими руками, и ему казалось: не обдумай всего он, никто палец о палец не ударит… — «Батов, конечно, парень с головой, но в нашем, мужичьем деле — не то что в рабочем: во все концы смотреть надо. У него теперь только и на уме эта эмтээс, а про соху-матушку и забыл». Степан вздохнул. «Что правда, то правда: единоличной жизни крест. Только что же это такое? Сошлись по доброй воле, а робить неохота. Отлучился Батов на два дня — и все сидят, как именинники. На молодых все дело взвалили». Мысли Степана приняли иное направление. Назначение Стяньки кладовщиком его радовало и тревожило. «Смотри, девка. Не оплошай, — с суровой нежностью мысленно советовал он дочери, — не свое охранять поставлена, народное». На сердце Степана потеплело.
В конторе он поздоровался со всеми бодрым выкриком.
— Здорово, мужики!
Никто не ответил. Миша Фролов приподнял голову, враждебно взглянул на Степана:
— Здорово? Што здорово?.. Земля оттаивать начала? Можно и хлебушко вырыть. Слыхал, что Сыроварова-то говорила? Все вы заодно.
Степан покраснел и коротко выругался.
— Ты што, Мишка, сдурел?
— Всех вас надо под один гребень! И тебя, и Гонцова, и Базанова. Будто мы не знаем? В Мурман лед долбить.
Грохов овладел собой; глядя в упор на Фролова, сказал:
— Ох, Мишка, не туда бьешь. Все знают, сколь я пудов вывез и сколь намолотил… За столом сидеть распоряжаться — на это вас много. Не то, чтобы всех в кучу собрать.
— Не ты ли соберешь?
— И соберу, — сказал Степан.
Он смотрел на Фролова, словно видел его впервые. Только сейчас заметил Степан на чахлом лице Миши тонкие желтенькие морщинки и усталые, тоскующие глаза. А ведь Мише — едва ли двадцать лет…