— Трудовой человек, что уголек: на-гора путь ему, а не втуне лежать…
«Вот и здесь люди на-гора пошли», — думал Андрей. Его трогала забота жены… он старался представить себе ее образ… но рядом выплывало другое — суровое, сосредоточенное лицо, лицо Дуни Сыроваровой. Это было неприятно. Какой-то сквознячок проходил по сердцу. Чувствуя себя виноватым, он взял фотографию жены, поднес к глазам. И вдруг… Прежде чем он понял, что случилось, — стало темно. Ему казалось: он услышал звон разбитого стекла после того, как погасла лампа. В разбитое окно задувал ветерок.
Или у стрелявшего дрожали руки, или он бил наугад: весь заряд крупной дроби впился в припечек.
Орина ничего не могла понять спросонок. Несколько минут она лежала оцепенев. Наконец, сползла с кровати.
— Андрей, Андрюша! — хрипло позвала она.
Батов не откликнулся. В приоткрытую дверь через разбитое окно тянул сквозняк.
Орина решила, что постоялец убит. Она вскрикнула дико и страшно, несвоим голосом.
Вбежал Батов.
— Мамаша! Мамаша! Ничего, не волнуйтесь, — натолкнувшись в темноте на Орину, заговорил он. Поднял и усадил ее на стул. Зажег спичку. Первое, что бросилось ему в глаза, — это кровь на фотографии Лизы. Он хотел зажечь лампу — стекло было разбито. В темноте свернул венчик с горелки и подставил зажженную спичку к черному гребешку тесьмы. Полосы света и теней заколебались вокруг. Все было не настоящее, похожее на сон.
— Почему кровь? На лице Лизы? — и думая, что это ему показалось, Андрей медленно провел рукой по лицу, потрогал глаза. Над бровью остро кольнуло. Это был осколок стекла, занозой впившийся под кожу.
Следы от окна петляли по огороду, вели на Бызуху, затем круто заворачивали в Важенинский край.
Трех старших братьев подняли с постели, Спири Малушко не было дома. На вопрос: «Где хозяин?» Спиридонова жена, небольшая, с острым лисьим рыльцем женщина, ответила:
— Я за своим мужиком не бегаю!
Но было видно, что она и сама была встревожена отсутствием мужа. Около дома поставили тайный караул. Ждать пришлось недолго.
Спиря вошел во двор, покачиваясь и мурлыча веселую песенку про попа и барыню.
Было дико видеть человека таким беспечным вскоре после того, как он пытался убить.
Его схватили.
— Караул! — закричал он. — Грабю-ю-т!
Увидев вокруг себя комсомольцев, он дико вытаращил глаза:
— Чего вы, братцы?
— Где ты был сейчас?
— Я? Я? — Спиря хихикнул. — Какой вы мне спрос? Где был, там меня нет.
— В ГПУ скажет! — мрачно, вздрагивая в нервном ознобе, пообещал Миша Фролов.
Спиря часто заморгал.
— Гепеу домашнее? Хе-хе! Оно у меня строгое!
— Не ломайся, — строго сказал Миша. — Где был?
Спире вдруг стало жарко.
— Робята! Ну… Вы только бабе не говорите… Ей-богу! Она у меня хворая. Так я… Ну… У Верки Онисьиной был…
— Брешет! — сказал кто-то.
— Глаза замазывает!
— Веди!..
Спирю повели.
— Вот те крест! Ей-богу. Да что вы, робята… — бормотал он, слабо сопротивляясь.
До вызова милиции все четыре брата были задержаны.
Андрей не обратил внимания на стеклянную занозу, да первое время он и не чувствовал боли, но, когда все немного успокоилось, острая режущая боль над бровью стала нестерпимой. Дав кое-какие указания Клягину и Сыроваровой, Андрей поехал в медицинский пункт леспрома.
Но события этого дня еще не кончились. Вернувшись из леспрома, Батов увидел такую картину.
Около двора Василия Гонцова и у базановских пригонов ругались колхозницы, мычали коровы, бегали куры, разбрызгивая лужицы. Куриц ловили. Рыжий ощипанный петух сторожихи Анисьи сидел на заборе, потряхивая белым, отмороженным гребнем, и протестующе кукарекал. Старый баран с единственным позеленевшим рогом дико блеял, встряхивая тощим курдюком. На дороге валялись колеса, сохи, бороны. Разбитая сеялка Базановых щерилась развороченными сошниками. Максим Базанов, дергая за челку шершавого жеребенка, орал:
— Заморили полукровка! Жаловаться буду.
Пелагея гнала хворостиной свою корову.
— Где ты сдох? — вскипела она, завидев Степана. — Все растащат, и концов не найти…
Степан подошел к жене, глядя на нее в упор, резко бросил:
— Вертай!.. Кому говорю? — и, не дожидаясь ответа, сам завернул корову назад.
Пелагея, вскинув руки, завыла.
— Ты чего? Не напостовался? Не нажился в шикарной жизни? — проходя мимо, спросил Максим. — Или на чужих харчах пожить охота?
Степан молчал. Он прошел мимо Батова, Сыроваровой, под строгими глазами колхозников, загнал корову в стойло и привязал мертвым узлом.