Необычная речь Антипы с неуловимым смыслом заставила Василия насторожиться. «Антипа стороной меня обходит…».
На углу встретился Цапуля. Он что-то бормотал, шлепая опорками по грязи.
— Добра встреча! Я — к советской власти, а советская власть на меня, — развязно приветствовал Василий. — Гульнул где-то? Будто праздник сегодня невелик…
Цапуля вздохнул, и Василий был немало удивлен: от председателя водкой не пахло.
…Днем, поддавшись искушению, Цапуля проник на колхозный двор и из кучи спутанной сбруи выбрал для своей горбатой кобыленки лучшую узду с медной насечкой. Но успевшая отвыкнуть от нерадивого хозяина лошадь не шла на повод. Цапуля заходил сбоку и ласково звал:
— Тпрунь, тпрунь, тпрунь…
Кобыла прислушивалась, косила рыжим глазом, но как только Цапуля хотел накинуть узду, совала голову меж ног и припадала задом, норовя лягнуть.
Кругом смеялись:
— Она твоего духу, Цапуля, не выносит!
— Ты за челку ее! За челку!
— Спереду заходи!
— Ну и кобыла! Язва, а не кобыла…
— Я бы такую кобылу ни в жизнь не держал, — сказал Фадя, и все захохотали еще пуще.
И — надо же было случиться! — ехидная кобыленка сунула голову в узду как раз в то время, когда на двор вошли Степан с Дуней Сыроваровой.
Цапуля сконфуженно опустил ременный повод. Под насмешливые выкрики колхозников он повел кобыленку и, приматывая повод к колышку, проворчал:
— Я доглядываю… кабы чего не сперли. Не потерпим мы буржуев и всякое такое…
— Твою кобылу кому и надо!..
Через тынок да задами добрался Цапуля домой. Подумав, он велел жене пойти и взять злополучную лошадь, но жена с неожиданной силой возразила:
— Не пойду и не пойду! Не желаю! Сколь я от тебя, ирода, перетерпела? Пришел из плену-то, печью только меня не бил, а о печь сколь хошь. — Она уперла руки в бедра и поклонилась. — Спасибо, не на чем! Желаю в колхозе оставаться.
Цапуля впервые сробел перед женой. Он послал на колхозный двор сына Трымку, а сам залез на полати и пролежал там дотемна. Но и Трымка, получив от матери наказ в виде здорового подзатыльника, вернулся ни с чем. На вопрос отца: «Чего на улице?» — ответил мрачно, с затаенной обидой:
— Чего на улице? Ночь. Известно, чего…
— Я тебе пошутю! Шутник тоже выискался, — пригрозил Цапуля и выскочил из избы.
Теперь он шел, сам не зная куда.
— Да, дела тут без меня круто повернулись, — потрогал Василий Цапулю за рукав. — Давай, расскажи. Как вышло-то оно?
Цапуля рассказал, как мучился он после убийства Шарапова… Не успело это дело утрястись, Спиря Малушко (так думают все) пальнул в самого Батова. А после этого все пошло кувырком.
— Тащили мужики что ни попадя… В колхозе теперь не осталось и половины народа. А контору из твоего дома Батов распорядился перевести в псаломщицкий дом… он ведь после Янова-то пустует… Я и в сельсовет-то боюсь идти. Печать Семке отдал, — шептал председатель.
Василий Гонцов оглянулся кругом и потянул председателя к забору.
— Иди-ка сюда… Я тебе доверяю. Это дело щекотливое. Ха! Ты на фронте был?
— Был.
— Ну вот. Чего там говорили? Земли сколь угодно — паши только. А где земля у крестьянина? Вникаешь? Али советская власть нас обманула, али колхозы — одно вредительство. При центре-то, знаешь, какая буза идет?
Василий выдержал паузу. Цапулю прошиб пот.
— Совестно мне, а говорю тебе начистую, — продолжал Гонцов, — как ты — советская власть… Я сам это дело завел. А теперь сомнение берет. Советская власть не обманет, так мы-то не обманываем ли ее? А? Вот на производстве вредительство есть. И тут может быть тоже. Мы уши развесили, а тут одна видимость. Вот и смекай.
— Так как же быть-то? — спросил Цапуля.
— Присматривать надо. Виду не показывай, а головой работай… Ну, ладно, заболтался я с тобой. Я ведь только что из леспрома. Там тоже шибко сомневаются насчет колхозов.
Огородами Гонцов пробрался к Базановским пригонам, прислушался, как, жадно отфыркивая, хрупают овсом лошади, и сам с собой заговорил:
— Ха! Макся теперь навек ученой. Теперь его на петле не затянешь. Ишь, стервец… Ну и Макся! Сберег-таки овсеца.
«Продам ему дом, — сообразил он, радуясь, — пусть почву земли под собой полную имеет…».
Но легкому настроению его очень скоро пришел конец: дома ждал новый сюрприз.
На вкрадчивый стук дверь открыла Катерина, уезжавшая недели две тому назад к матери в соседнее село.