«Эту — пальчиком помани!» — подумал он.
А Пелагея, видя, как осматривается гость, засуетилась.
— Ой, да што ето, у нас тут не прибрано. В горницу бы провел, отец, гостя-то.
Она первая прошла туда, кинув на дочь строгий взгляд: «Ой, смотри, девка! Неспроста пришел молодец».
У Стяньки вспыхнули щеки. Потупив глаза, она одернула кофточку.
— Я уйду, мама! — еле слышно прошептала она и, не успела Пелагея слова сказать, как Стянька метнулась в дверь, чуть не сбив с ног Степана и Костю.
— Ой!
У Кости вдруг занемели ноги. Уверенный до сих пор в удаче, он неожиданно подумал: «Что, если откажется Степан? Или она заартачится?». Вспомнилась последняя встреча, разговор со Стянькой, ее холодное: «До свиданья, Константин Васильевич!».
Костя мельком взглянул на свое отражение в зеркале, и снова вернулась к нему уверенность: «Не откажет. Не может этого быть».
Все трое стояли в растерянности. Первая опомнилась Пелагея.
— Присаживайтесь! Отец!
Степан не шелохнулся. Костя не сел. Опять помолчали. Наконец, подбоченившись, Костя начал:
— Степан Матвеевич, Пелагея Фроловна! Отбросив всякие предрассудки, зная вред религиозного дурмана, я, извините, самолично явился к вам… — Он приостановился.
Пелагея стояла, открыв рот, вся превратившись в слух. Степан задумчиво смотрел на Костины калоши.
— Я явился к вам, — продолжал Костя, — по вопросу Стеши… Степаниды Степановны… Просить вашего и ее согласия на брак.
Степан и Пелагея молчали. Решив, что они не поняли, Костя продолжал:
— Я решил сочетаться гражданским браком со Степанидой Степановной и прошу на то вашего родительского благословения.
Пелагея будто очнулась от сна. Не оглядываясь на Степана, шатнула к Косте и, собрав пальцы правой руки в щепоть, поднялась на цыпочки, помахала перед хрящеватым Костиным лицом. Костя не отшатнулся, а, наоборот, покорно опустил голову, словно говоря: «Конечно, все это предрассудки, но, если вы хотите, я подчиняюсь».
В груди Степана словно повернулось что-то.
— Спросить ее надо, — уныло сказал он и вышел из горницы.
…Когда Стянька осталась наедине с Костей, первым желанием ее было бежать. Бежать от всего: от Кости, от тяжелой отчужденности Вани, от злых укоров матери, от колхозной неурядицы.
Она вздрогнула, почувствовав прикосновение Костиной руки.
— Стяня! — сказал Костя, прикрывая ее холодную руку своей широкой ладонью. Он назвал ее не «Стянька», не «Стеша», а так, как никто никогда не называл.
Она слабо улыбнулась. Костя заметил это и стал смелее.
— Ты уже знаешь… Ну вот… — Костя замолчал, дивясь тому, что сам сейчас верит в искренность своего намерения. Что-то опьянило его и мешало говорить.
— Знаю, — тихо сказала Стянька.
Она вспомнила, как загадывала счастье, обрывая лепестки ромашки, и опять, как тогда, сладкое томление разлилось по ее телу.
— Я думал — ребячья игра, — продолжая верить себе, говорил Костя и сжимал Стянькину руку, вдруг потеплевшую. — Сказал тебе тогда… Только — нет! Жить без тебя не могу. — Говоря это, он вспомнил о Тоне, разжал руку и вздохнул: — Работа на ум не идет. Я ведь мучился, страдал…
Он хотел, чтоб она поверила ему, прониклась жалостью, но сам уже не чувствовал охватившего его перед этим волнения.
— Когда ты ушла с вырубки, я ночь не спал.
Стянька сидела прямая, неподвижная. Косте показалось, что она смотрит на него с ненавистью. И снова его охватила неуверенность.
«Откажет!..».
Злясь, пробуждая в себе звериное начало и желая только одного — вызвать в Стяньке прежнее чувство, он схватил ее и стал целовать. Она не сопротивлялась и не отвечала ему. Ей было страшно и… жутко приятно.
Костя с холодной расчетливостью выпустил ее из объятий и требовательно спросил:
— Согласна?
Тогда Стянька сама обняла обеими руками Костину шею. По движению ее губ он понял: согласна.
Слезы ее падали на новенький Костин полушубок.
На ходу оправляя волосы и сбившийся шелковый шарф, Костя вышел из горлицы и объявил ожидавшей его Пелагее о своем решении сейчас же увезти Стяньку.
Степана в избе не было.
Весть о Костиной женитьбе мигом разнеслась по Бызухе, по Круче, по Забегаловке.
— Приспичило! Слыханное ли дело, в великий пост?
— И промежговенья не дождались.
— Нынче уж все так.
— Собачья свадьба…
По завалинкам рассуждали мужики:
— Василий-то глаз не кажет…
— Как он — из артели?