Утром он чуть свет отправился на конный двор сказать, чтобы запрягли лошадь.
Антипа вывел лошадь из конюшни и спросил:
— А как же вот лошадь-то? Гонцова она… Как с ним?
— Чего?
— Ну, как теперь понимать? Лошадь его у нас, а сам он? Колхозник он или нет? Он в город, слышь, ездил. Бумажки привез, хворый будто…
— Заболел, значит?
— Заболел.
— Ничего. Ему полезно. Ну как, готово?
— Готово! Садись, — сказал Антипа, подавая вожжи.
В воротах Батов повернулся.
— По категории Гонцов не подходит. Пусть пока остается. Может быть, и выйдет из него еще толк.
— Я тоже так смекаю, выйдет толк, — сказал Антипа, — останется одна бестолочь…
Последние слова Батов уже не слышал.
Он забежал в сельсовет вернуть папку с документами. Там его встретил Семен, подал исписанный лоскуток бумаги:
— Вот, товарищ Батов. Посмотрите.
Андрей прочитал:
Так как я желаю вступить в колхоз и кроме того подал заявление в ячейку комсомола, то и прошу настоящим рассмотреть мое заявление и с работы секретаря меня снять. На мое место найдется хотя бы гражданин Кокосов Леонид. Прошу не отказать в моей просьбе, к чему и подписываюсь Семен Шабалин».
— Но ведь ты можешь работать секретарем, будучи и комсомольцем и колхозником, — удивился Андрей. — Чего это ты надумал?
Семка потупился и покраснел.
— Я в поле поеду работать… Право! А Ленька, он меня далеко грамотнее.
Батов торопился, лошадь уже ждала его у крыльца.
— Ладно, передай Цапуле, — сказал он и повернулся к выходу.
6
Продав сруб, Василий прямо от Максима Базанова отправился в сельсовет и на половину вырученных денег взял у Цапули облигаций.
— Государству помогать надо, — сказал он. — Я вон посмотрел в городе: чего только не строят! Уму непостижимо.
С этого дня он начал при ходьбе по-старчески волочить ноги, опираясь на батожок.
— Как живем-можем? — спрашивали его.
— Ничего. Живу. Весна вот меня ломает. Каждое место болит, — он ежился и скорбно поджимал тонкие губы. — С надсады, поди…
— С надсады?
— А то как… Пороблено ведь на веку-то.
Анисья, всплескивая широкими ладонями, рассказывала колхозницам.
— Давно ведь у него, давно такое! Его и с лица видать!
— И с чего бы это?
— А уж с того…
Василий знал об этих разговорах и про себя хихикал: «Ха! Знайко по дорожке бежит, а незнайко на печке лежит. В дураках сам бог не волен…».
Если кто-нибудь заикался при нем о колхозе, он нетерпеливо махал рукой:
— Колхоз-то? Бог с ним. Я дело начал, пускай теперь по готовому орудуют.
— А ты-то как?
— Чего я? Все ведь у меня в колхозе, вся домашность. Колхозник, стало быть. Вот и живу.
Василий улыбался, но тревога скребла сердце. В иные минуты он ждал: вот придут, опишут все, выселят из дома…
Как-то он решил сходить в правление колхоза, поговорить с Ниной Грачевой. Вошел и бесшумно закрыл за собой дверь.
— Здравствуйте, барышня! Холодно тут у вас…
Нина недоверчиво взглянула на посетителя.
— Вам чего?
— Я — колхозник, к примеру, фамилия мне Гонцов, Василий Аристархович. Хозяйственником работал.
— Ну и что? Вы где же были-то?
— Когда? — чувствуя приступ тошноты, спросил Гонцов.
— Ну, вот все последние дни?
— У меня сын в леспроме, — ляпнул ни с того ни с сего Василий, — инструктором…
Он сказал это бессознательно, просто потому, что ничего другого не подвернулось на язык. Увидев недоумение Нины, подумал: «За дурака, поди, считает. Ха! Ну, что же… это неплохо!».
— Вы — бывший хозяйственник? — спросила Нина.
— Вот, вот, бывший, — зачастил Василий. — Теперь уж чего от меня осталось? Гроб костей. Подмог бы советской власти, да сила слаба. Покрепче, к примеру, люди наехали. Нам теперь только в стороне стоять.
— Это вы развалили колхоз? — с детской прямотой вдруг спросила Нина, заглядывая в белесые глаза собеседника.
Тот выдержал ее взгляд.
— Господи! Как можно… Да я ж его организовал! Ты не обижай старика. Я всю домашность в его вложил. А в домашность — жизнь моя положена. Стало быть, и жизнь…
— Я так слышала.
— От кого?
Нина промолчала.
— По злобе, может, кто наговорил, — неуверенно сказал Василий.
Кряхтя, он вышел из правления. «Вот оно — девчонка, глядеть не на что, а таким, как Шарапов, два очка вперед даст», — подумал он с нарастающей тревогой.