Тибо вдруг поднялся на лапы и, подняв морду, заскулил.
– Что-то случилось, – догадалась Стелла. – Я выйду и погляжу.
Собака явно волновалась, а затем стала скрести в дверь, чтобы её выпустили.
Сверхисследовательница и её питомец покинули дом, и подошли к воротам. Отворив дверь и придерживая Тибо за ошейник, Стелла вышла на безлюдную улицу. В полусотне шагах от себя она увидела Эсфирь, а возле неё двух мужчин. Один их них на глазах Стеллы вонзил в сердце Эсфири кинжал, отбросив её перед этим к забору.
– Эсфирь! – в ужасе закричала Стелла.
Тибо вырвался и с рычанием бросился к убийцам, но они, убегая, стали стрелять, и Стелла отозвала собаку назад. Отправив Тибо во двор, она подбежала к Эсфири и остановилась напротив неё. Терианка ещё была жива.
Эсфирь стояла, так как её пригвоздили к забору кинжалом, который пронзил её насквозь. Сама взявшись за рукоять оружия, терианка с последними силами рывком вытащила его из сердца. Кровь тут же хлынула потоком. Эсфирь подняла голову, и посмотрела из-под длинной чёлки на замершую в оцепенении Стеллу угасающим взглядом, в котором ещё жила непостижимая сила жизни.
– Игра окончена… Они меня нашли, – почти беззвучно прошептала Эсфирь и, истекая кровью, упала у ног остолбеневшей и близкой к обмороку Стеллы.
На крик Стеллы и выстрелы выбежали Нейман, Леония и Рэтас. Нейман опередила остальных и бросилась к Эсфири, которая лежала с закрытыми глазами неподвижно и даже не стонала.
– Она ещё жива, – определила Нейман, едва склонившись над нею. – Леония, уведи Стеллу, ей не надо это видеть. А ты, Рэтас, помоги перенести Эсфирь.
Рэтас перенёс Эсфирь в дом, и Нейман занялась ею.
В комнату, где находились лишь две терианки, вошла Стелла и спросила:
– Она будет жить?
– Не знаю пока, – Нейман старалась остановить кровотечение и привести Эсфирь в сознание. – Как долго кинжал был в сердце?
– Не меньше двадцати секунд, но может и больше, я не знаю, – Стелла туго соображала, слегка дрожала и была бледна.
– Плохо… Очень плохо, – прошептала Нейман.
Но вдруг Эсфирь, уже практически перестав дышать, открыла глаза.
– Не надо, Нейман, – сказала угасающим голосом она и попыталась отстранить от себя руки врача. – Я не была ангелом на этой земле… я была зверем, убивающим в ночи. Я не знала жалости к врагам и никогда не просила милости для себя. Но теперь война окончена… –
Эсфирь слабо, но удовлетворённо улыбнулась. – И всё же, даже умирая, я дам завтра последний бой Красным Вампирам. Как бы я хотела выжить назло им…
– Эсфирь, молчи. Тебе нужно сохранять силы, – приказала Нейман суровым голосом, не теряя самообладания в отличие от Стеллы, которая уже не могла больше сдерживать слёзы.
Эриндо с горечью подумала о том, что ещё месяц назад она назвала бы лгуном каждого, кто скажет, что она будет спасать жизнь Одинокому Убийце. А вот теперь она этим занимается с редким даже для неё рвением, но голубая кровь упрямо не желает останавливаться, и её пациентка угасает на глазах. Что-то зловещее было, как показалось Нейман, в событии этого вечера, но она ничего не могла сделать. Знала только одно: она теряет ещё одну преданную подругу, потому что Эсфирь действительно стала ей дорога за те короткие дни, которые они были знакомы. Умирала ещё одна терианка, и Нейман чувствовала, что ничего не может изменить. На какой-то миг она подумала о Лэс-Тере. Душа планеты, вероятно, могла бы помочь, но где её искать? Нейман знала, что Стелла немного знакома с медициной, но у той совсем не было практики, а потому Эсфирь нельзя оставить на неё. А значит, Нейман не могла отправиться на поиски Лэс-Теры. Да это было и бессмысленно – Эриндо видела, что время Эсфири быстро истекало.
Эсфирь медленно и глубоко вздохнула, а затем попросила:
– Открой окно, Стелла, я хочу увидеть свою последнюю ночь.
Всхлипывая, как ребёнок, Стелла открыла окно, и в комнату ворвался ночной пронизывающий холод.
Эсфирь поглядела на яркие звёзды и прошептала:
– Много раз ночью я выходила на охоту. Я убивала, но всегда помнила, что и сама когда-нибудь умру. И вот этот час пришёл. Не плачь, Стелла, моя жизнь кончена, но твоя только начинается. Вампиры вычислили и нашли меня, но так и должно быть, ведь я была одна против всех. Мне не на что жаловаться. Я не смирилась и восстала против них, а значит, рано или поздно должна была погибнуть. И всё же девять долгих лет не давала им спокойно спать, и я оставалась единственной, кого они боялись и кого, в конце концов, нашли.