ЖЕНЯ. Ты думаешь, я им взаправду пять пудов шоколада проиграла? Дурочка!
БЛЮМА. Значит, вы им этого отдавать не должны?
ЖЕНЯ. Ну, конечно, нет.
БЛЮМА. Так зачем нее в это играть? Я не понимаю.
ЖЕНЯ (невесело). Надо же во что-нибудь играть! А что же? Француза обожать? Ленточки на перо ему навязывать? Или (кивнув на Зину и Раю) за старшими бегать — в затылки им смотреть? Все игры у нас идиотские!
ЗИНА (Шеремет). А я вам, Алечка, в альбом написала. Вот! (Достает альбом, который у нее заложен за нагрудник фартука.)
ШЕРЕМЕТ (рассматривая). Это ты сама написала?
ЗИНА (смущенно). Сама.
ШЕРЕМЕТ (читает).
(Ласково глядя на переконфуженную Зину.) Очень мило. (Жене.) А ты, Шаврова, мне тоже что-нибудь напиши. Ты, говорят, много стихов знаешь. (Подает Жене альбом.)
ЖЕНЯ (перелистывая альбом). Я альбомных не знаю. (Показывает что-то в альбоме Блюме.) Блюма, видишь?
ШЕРЕМЕТ (выхватила альбом из рук Блюмы). Не трогай!
БЛЮМА (растерянно). Почему?
ШЕРЕМЕТ (передразнивая Блюму, с акцентом). «Через почему?» У тебя, наверное, руки грязные! (Жене.) Так ты, Шаврова, напиши, смотри.
ЖЕНЯ (враждебно). Нет. Не напишу.
ХНЫКИНА. Почему?
ЖЕНЯ. «Через потому!» Подавись своим альбомом! (Берет Блюму за руку.)
КАТЯ (повернувшись к Шеремет). Вы, Алечка, не обращайте внимания: Шаврова уж такая. Мы ее «дворником» зовем!
ШЕРЕМЕТ. А я и не обращаю. Есть на кого! (Уходит напевая.)
ХНЫКИНА (уходя с нею, подхватывает).
Уходит с Шеремет. Зина и Катя уходят за ними.
ЖЕНЯ (одна с Блюмой). Блюма, а почему ты уроки здесь учишь, а не дома?
БЛЮМА. Я вам скажу, Женя, только вы другим не говорите. Видите, какие они? Мне дома очень трудно учиться. Тут к папе заказчики ходят, тут я и старший брат тоже…
ЖЕНЯ. А твой брат хороший?
БЛЮМА. Мой брат такой хороший, просто рассказать нельзя, какой. Мы с ним очень дружим. Он мне все, все рассказывает. Даже чего папе не говорит, а мне рассказывает. Папа у нас тоже хороший.
ЖЕНЯ. Да… А у меня вот, как папа умер, никого. Только Нянька. Если бы папа жил, разве бы я здесь училась?
БЛЮМА. Почему?
ЖЕНЯ. Папа всегда говорил: «В гимназии тебе голову соломой набьют». Он сам меня учил. Он мне не про собак бесхвостых рассказывал, нет!
БЛЮМА. Ваш папа здесь жил, в этом городе?
ЖЕНЯ. Нет, он был полковой доктор. Мы все время вместе с полком кочевали. Сколько я, Блюма, городов видела, сколько людей!..
БЛЮМА (несмело кладет ей руку на плечо). Вам, Женя, здесь плохо, да?
ЖЕНЯ (дрогнувшим голосом). Плохо… Когда меня сюда заперли, я никак привыкнуть не могла. А тебе, Блюма, тоже плохо?
Блюма без слов опускает голову.
Почему? Они жабы, да? А почему ты всем говоришь «вы»? Надо говорить «ты».
БЛЮМА (тихо). Это, Женя, не все любят.
ЖЕНЯ. Мне не смей «вы» говорить! Слышишь? Я обижусь! Хорошо?
БЛЮМА. Хорошо.
ЖЕНЯ. Ну, скажи сейчас: «Ты, Женя, дура».
БЛЮМА. Нет… Ты, Женя, умная.
ЖЕНЯ. И если они тебя будут обижать (сжала кулаки), я им такого Алкивиада покажу!..
МАРУСЯ (подойдя, очень мрачная). И все — вранье!
ЖЕНЯ. Что вранье? Как ты смеешь, Маруська?
МАРУСЯ. Никакая у Наврозовой не скарлатина, простая инфлуэнца. (Садится между ними на подоконнике.) А я уж обрадовалась: буду в лазарете лежать, книжки читать!
ЖЕНЯ. А откуда книжки?
МАРУСЯ. Мне в приемный день брат принес. «Тарас Бульба», сочинение Гоголя… Потихоньку сунул — никто и не видал. Ты это читала, Блюма?
БЛЮМА. Да. Вы только, пожалуйста, другим не говорите — они смеются. Мой брат в типографии работает наборщиком. Он оттуда разные книги приносит.
ЖЕНЯ. А вы мне про эту Бульбу расскажете? Маруська, Блюма, а?
МАРУСЯ. Так ведь я не дочитала. Я только первую половину.
ЖЕНЯ. А Блюма вторую половину доскажет.
Дальнейший разговор не слышен, видно только, как Маруся оживленно рассказывает. В зале становится многолюднее: девочки ходят парами, тройками, останавливаются группами. Возвратились в зал Хныкина и Шеремет и идущие за ними по пятам Рая и Зина.