Ну, а девушка наша, так несправедливо обвинившая во всем только парня, прогнавшая его от себя, оставшаяся одна-одинешенька, сама с собой в пустом доме, сделалась вовсе дикаркой. Утром шла на почту. На устах у нее — один Байкошкар. Говорила лишь с Огизтау. Вечером шла домой. Не поужинав даже, гасила лампу и ложилась спать. Назавтра — то же. Никуда не выходила. Ни с кем не общалась. Только раза два-три в машине Жартыбая съездила еще к родителям. В последнюю поездку Батиш упросила отца с матерью перебраться обратно в аул.
Прошло еще месяца полтора, и стала оправдываться самая что ни на есть гнусная из всех дурных сплетен о Батиш, распространявшихся по аулу в последние два года. Батиш прибавила в бедрах, в талии, и походка ее день ото дня делалась все тяжелее. Охочие до разговоров тетушки, и раньше-то не державшие на девушку никакого зла и судачившие о ней постольку, поскольку более интересной темы для болтовни у них не было, теперь стали и жалеть ее, дескать, что же делать, на все воля божья, а ведь сама невинность была — точно ангел, да вот попутал черт, приехал этот проходимец из города, околдовал, что ли, таинственные всякие зелья, поди, дал выпить — совратил, в общем, и бросил. Что же теперь с бедным Ирсай-аксакалом станет, когда он услышит такую ужасную новость, что теперь с самою-то с ней, бедняжкой, будет? Из холодных зрителей все теперь превратились в горячо сочувствующих. И когда в один из промозглых, серых осенних дней как с неба свалилась весть: скандалист Жартыбай въехал в дом к Ирсаю-аксакалу на правах зятя-щенка, никто в ауле по этому поводу не злословил. «Ой, несчастная, что же ей оставалось делать?» — только и сказали люди. Осыпали проклятиями медика, совратившего целомудренную девушку, и нашли много добрых, благородных качеств в характере Жартыбая, который до того оставил двух жен и два раза сидел в тюрьме.
Женская душа, говорят, потемки. Мы тут рассказали, что слышали. Конечно, это рассказ со стороны, и поэтому в нем очень много всяких домыслов. Некоторые, например, утверждают, что парень-медик вообще ни при чем, что все с самого начала испортил этот башибузук Жартыбай. Мальчик, родившийся спустя четыре месяца после того, как Батиш вышла замуж, оказался как две капли воды похож на Жартыбая. Но все же подобное не очень-то поддается разумению. Ведь говорят же старые люди, что бывают такие случаи, когда дети одних просто совершенно случайно рождаются похожими на других. Нам бы хотелось верить именно в это.
1972
Перевод А. Курчаткина.
ПОСЛЕ АЛТЫБАКАНА[71]
Именно в этот вечер Косайдар почувствовал со всею отчетливостью, с каким уважением относятся к нему окружающие.
В общем-то, если подумать, так по-другому и быть не могло. Девушки и парни, собравшиеся у алтыбакана, в большинстве были здешние, из аула, студенты же в основном были семипалатинские, из областного города. Алма-атинских студентов оказалось всего четыре человека. Единственная среди них девушка — из педагогического, двое парней — из зооветеринарного. Ну, а он, Косайдар, — представитель самого значительного учебного заведения столицы, Политехнического института. И не первый, не второй — третий курс. Самый первосортный студент, со зрелым, сложившимся умом, понимающий, что есть жизнь. На своем веку он много видел всяких таких гуляний, прочих празднеств и увеселительных вечеров, научился безошибочно распознавать как податливых, что рано созревают и сами падают с ветки тебе в руки, девушек, так и строптивых, изощренных в хитростях, на которых не так-то просто накинуть курук, — опытный, в общем, джигит, знающий, как с какой разговаривать, как понравиться той, к которой его влечет, знающий, как заставить соперника потесниться…
К тому же Косайдар приходился этому аулу жиеном[72]. И не обычным при этом, каким-нибудь там одним из многих жиенов, а прибывшим издалека — гостем. Человеком со стороны. Казахам же человек со стороны всегда представлялся более достойным почета и уважения, чем какой-нибудь свой, хорошо знакомый. Поэтому-то Косайдар и оказался в самом центре внимания.
Вечером он очень долго не мог уйти от бабушки. Раньше Косайдар знал ее лишь по рассказам матери и не очень-то горел желанием узнать лично, но, приехав сюда, невольно потянулся к ней, почувствовав родную кровь, и даже, пожалуй, полюбил ее, без конца, как маленького, целовавшую его, ласково проводившую ладонью по его щеке, с нежностью вбиравшую в себя его молодой запах. Нынче она кормила его сначала куырдаком, а потом заставила пить крепкий чай, заправленный сливками, сказав, что иначе будет болеть голова. После чая вдруг всполошилась, что поел он не очень плотно, скоро проголодается, и заставила съесть еще целых полблюда мяса. Затем, чтобы ему не захотелось пить, насильно напоила его кумысом. Взяла с него обещание, что будет осторожным и скоро вернется. Лишь когда все средства, чтобы задержать его, были исчерпаны, — лишь тогда бабушка отпустила Косайдара.
72