Аул лежал как на ладони.
Семь ли, восемь ли юрт, дремавших у подножия горы в лунном свете, казались гигантскими яйцами, оставленными сказочными птицами — симург. В дверные щели и между кусками кошмы — верхним покрытием юрты, — высветленными с противоположной стороны луной, пробивался слабый свет. Чуть правее темнело небольшое село из невзрачных, грубого обличья деревянных домов, окруженных сараями и всякими другими подсобными помещениями, на окраине дома стояли совершенно беспорядочно. И во всем этом не угадывалось ни единого признака жизни. Село спало.
Извилистая белая лента, что пролегла прямо между юрт, — это тот самый медленный ручей, поблескивавший в лунном свете. Исток его остался под обрывом, его не видно. Парни и девушки — где-то там. От алтыбакана, стоявшего совсем рядом с аулом, доносился возбужденный гомон мелюзги. Вроде бы расходились. Где-то заблеял козленок. Косайдар удивился, что не слышно ни домбры, ни смеха веселящихся ровесников. Ведь они же с Балкией были именно к ним ближе всего. Может быть, в «молчанку» играют? Нет, едва ли, скорее всего — возвращаются сейчас по домам. Или уже разошлись парочками. Кроме Айдара… Косайдар резко повернулся к молча стоявшей с ним рядом девушке:
— Этот парень-домбрист кем тебе приходится?
Девушка замялась. Ну да Косайдару было все равно. Спросил, потому что спросилось. Взяв ее быстрым движением за упругую талию, он обнял девушку и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Но вроде бы не было в ней и желания целоваться. Она стояла без единого движения. Губы у нее были холодные-прехолодные. И вся она едва заметно дрожала. Сняв пиджак, Косайдар набросил его девушке на плечи. И, не дав надеть в рукава, застегнул его поверх ее рук. Пиджак был для этого чуть-чуть узковат.
— Руки связаны. Теперь ты моя пленница.
Никакой страсти в нем не было, но он решил все же снова обнять девушку и поцеловать. Девушка, однако, крутя головой, на этот раз не далась.
— Не думал я, что эта гора так невысока, — сказал Косайдар. — Жорга![76] Название-то какое. Малюсенький холмик!
— Стоите на самой вершине, вот и кажется невысокой, — сказала девушка.
— Да и с подножия смотреть — какая-то она, как расплющенная, — Косайдар усмехнулся.
— А это потому, что стоите у самой подошвы, — сказала девушка.
— Свой аул, своя гора — вот и защищаешь.
— Посмотрите вокруг, — попросила девушка.
Косайдар повел взглядом по сторонам.
— На восток, — сказала девушка. — На дорогу, по которой вы сюда приехали.
— Вижу огни какой-то машины, — сказал Косайдар.
— На каком она расстоянии, как вы думаете?
— Двадцать… двадцать пять — тридцать километров.
— Восемьдесят — девяносто, — объявила девушка. — А сколько между нею и нами еще всяких гор и перевалов! И этот вот наш небольшой, с тюбетейку, холмик выше всех.
— Да… — протянул Косайдар, вынужденный против воли признать ее правоту. — Кажется, мы эту вашу Жоргу увидели, едва из райцентра выехали, ехали — и весь долгий день не могли добраться до нее. Все впереди голубела. Озорная гора. — Он снова обнял девушку. Но на этот раз попытки поцеловать не сделал. — Ну, а в этой стороне что у вас есть? — спросил он, поворачивая ее лицом к западу. И сам все продолжал обнимать ее.
— Вон та гора, что как раз под луной темнеет, — сказала девушка, вытягивая вперед подбородок, — Жауыртагы — Лошадь с больной спиной.
— Ага… — сказал Косайдар. — Это которая с горбами?
— Да. А левее от нее — Шубарайгыр — Пестрый жеребец.
— Увидел.
— Ничего вы не увидели, — сказала девушка. — Мы слишком далеко от нее. Она видна только днем. Она к нам боком стоит.
То, что он принял за гору, было темной тучей, осевшей на горизонте. Косайдар рассмеялся.
— А, так это не гора, это, стало быть, туча.
— В стороне той тучи ваш Каркаралинск, пожалуй. Или еще немного правее…
Косайдар снова рассмеялся.
— Шубарайгыр… Жауыр… Жорга… а вот, скажем, Алыпсок[77] или Борибасар[78] — таких мест нет у вас?