— Конечно, поступок ужасный, но я был так молод и всегда мечтал заниматься древнейшей историей. И свидетелей — ни души, это в Хальштатте было, а захоронение просто на диво хорошо сохранилось, и скелет, знаете ли, и все ритуальные предметы. Вы, конечно, сочтете это кражей, вы ведь юрист, но для меня, поймите, это нечто совсем другое, это самое сокровенное в моей жизни. Даже Клара ничего о нем не знала, я хранил его в шкафу, под замком, и только оставшись один в квартире, отпирал свой тайник и любовался им, отдыхая и от средневековья, и от всех последующих безумных времен, когда столько всего понаписали, вместо того чтобы совсем просто, как этот…
Голос отказал ему, старичок вдруг весь обмяк, будто вместе с ископаемым скелетом потерял и собственный. Однако тотчас же овладел собой, встал, протянул мне руку, извинился и направился к двери. Но на пороге обернулся и добавил:
— А Клара, добрая душа, так убивалась из-за этих чертовых книг. Было бы из-за чего… — И он вышел, сокрушенно качая головой.
Я был готов немедля броситься вон из комнаты, стучать во все двери и раскрыть всем и каждому тайну обугленных костей, что были найдены тогда в развалинах. Вернулась жена, я хотел все рассказать ей, но не рассказал — ни ей, ни другим, вообще никому на свете. Ведь в нашем сознании несостоявшийся роман с доисторическим кельтом, умершим два с половиной тысячелетия назад, превратил фройляйн Клару в женщину, и по сравнению с открывшейся мне фактической правдой я увидел в этом превращении высшую истину. Захотелось побыть одному, получше обдумать эту мысль, и я направился в кабачок напротив. За столиком в кабачке, он — перед большой, она — перед маленькой кружкой пива, сидели холостяк Пюрингер и наша фройляйн Клара. Завидев меня, она слегка покраснела, но на мое приветствие ответила с максимально возможной между людьми разного пола непринужденностью. Тогда я понял, что и дальше буду молчать.
Позднее, впрочем, истинные обстоятельства дела все равно выплыли наружу — поговаривают, что не без участия коротышки чиновника, который якобы заявил в полицию. Но это уже ничего не могло изменить. Во всяком случае, господин Пюрингер уже никому не позволил сбить себя с толку и вскорости взял Клару в жены. И она — в свои сорок семь лет — еще успела подарить ему младенца. Крестным отцом, замещая в этой роли доисторического кельта, был, конечно же, профессор.
Ошибка
Женщины вряд ли подозревают, до чего пошлые разговоры ведутся порой в мужских компаниях. Анекдоты, которые там рассказывают — а ничего другого там не услышишь, — анекдоты эти нестерпимо плоские и хотя бы уже потому нестерпимо грязные; но все же — анекдоты. Можно подумать, будто мужчины стыдятся без обиняков говорить на извечно увлекающую их тему и оттого облекают все в шутливую форму. Зато женщины, когда у них заходит речь о том же (кстати, и мужчины, как правило, об этом не подозревают), — женщины рассуждают совсем как медики: спокойно, трезво, называя все своими именами. Женщины вообще не склонны шутить — им важен всегда лишь сам предмет разговора. Кто захочет по-настоящему осознать это различие между мужчинами и женщинами, тому достаточно сравнить кривые, словно бы спотыкающиеся каракули на стенах мужской уборной с надписями того же толка в уборной женской.
Но как бы то ни было, начнем: некий молодой человек, окончив коммерческое училище, поступил на службу — в контору солидной транспортной фирмы, которую знали и за границей. Прошло совсем немного времени, и все служащие этой конторы отправились на прогулку по Дунаю, до Вахау, на пароходе, заказанном специально для них. Однако, еще даже не добравшись до места, к подножью холмов, изрезанных террасами виноградников, холмов, увенчанных руинами, которые оседали, осыпаясь в чащу леса, сослуживцы его еще на пароходе изрядно приложились к вину, вследствие чего лишь немногие из путешествующих были способны окинуть незамутненным взглядом прекрасный тамошний пейзаж, памятники старины и прочие достопримечательности, которые им показывали. А на обратном пути, в сумерках, пили уже напропалую.
Мужчин в конторе было куда больше, чем женщин, и уже по одной этой причине молодой человек провел весь день исключительно в мужском обществе, тем более что немногочисленные дамы, по мере того как их спутники накачивались спиртным, все больше жались друг к другу: сидели они по преимуществу на палубе, тесными кружками, и широкие, крутые бедра их смыкались в единый оборонительный рубеж — так в старину вокруг военного лагеря ставили повозки. Ехали, правда, на пароходе и девицы, три-четыре, не больше, которые явно были не прочь завести знакомство, но молодому человеку они не нравились, потому что он тут же сравнивал их с Эльфи. Эльфи была единственной дочерью вдового железнодорожника и только этой весной окончила школу; губки ее вечно складывались трубочкой, будто она что-то насвистывала, а тело, как бы волнуемое волшебной музыкой, всегда трепетало; он познакомился с ней в танцклассе, и уже добрых три месяца они встречались.