В здании вокзала, миновав загородку на перроне, они секунду помедлили, словно забыли, куда идти. Какая-то сила, вроде той, что выносит всадника из седла вдруг остановившейся на полном скаку лошади, выжала из этой крошечной заминки несколько слов; за словами последовали взгляды и шаги в ресторан: они были ужасно голодны. И когда они признались друг другу, что всю дорогу в поезде каждый молча думал только о еде, оба не смогли сдержать легкой улыбки.
Женщина в окне
В комнате его уюта было не больше, чем в мебелирашках домов свиданий, и он, конечно, был благодарен, когда она пригласила его перебраться к ней. Встречались они уже не первую неделю, и он не раз у нее бывал: сперва вечерами, потом как-то остался на ночь, а потом и на три — в пятницу вечером пришел и пробыл до утра понедельника, когда обоим надо было на работу, ей в закусочную, ему в мастерскую. Следующую субботу и воскресенье он снова провел у нее, и в этот раз она достала раскладушку, что пылилась в подвале вместе с тонким поролоновым матрацем с тех Пор, как ее мать разбил паралич и она перестала приезжать в гости. В понедельник она снесла раскладушку обратно в подвал. В следующую пятницу он сам притащил раскладушку наверх, а в понедельник уже и убирать не стал — набросил шерстяное одеяло, и все. Во вторник, когда он пришел снова, она раскинула перед ним несколько отрезов и спросила, какой материал ему больше нравится.
— Да вот этот, красный в горошек, — ткнул он, но она не согласилась:
— На платье он, может, и ничего, но для покрывала не годится. Да и к обоям не подходит.