Грехопадение
Тем летом он гостил в деревне у дяди-священника, и Луиза тоже почти все лето провела там. Она доводилась священнику племянницей, сам же священник был не родным, а двоюродным братом его матери, и при всем старании он так и не сумел определить, кем они с Луизой друг другу приходятся. Впрочем, они все равно дружили и каждый день играли вместе, а это гораздо важнее. В лесу они подкрадывались к косулям, но перво-наперво слюнявили палец и поднимали его кверху, чтобы узнать, откуда дует ветер. Вырезали дудочки и свистульки из орешника, а как-то раз ходили даже воровать виноград. Случалось, и покуривали тайком, только после обязательно жевали листья каштана, чтобы домашние не унюхали табачный запах. Стреляли на птичьем дворе воробьев — кто больше уложит, — а потом устраивали похороны, водружали на холмике крест, обкладывали могилу белыми камешками и цветами. Частенько им позволяли прокатиться на телеге, а один из работников даже сажал их верхом на лошадь. Они научились править воловьей упряжкой, доить коров, косить траву. И конечно же, не упустили случая понаблюдать, как осушают луговину, которая начинается прямо за шоссе, там еще протекал ручей, где они голыми руками ловили рыбу. Пытались они ловить и носовым платком, натянув его на проволоку вроде как невод, да только и платком ничего не поймали. В другой раз оба, шлепая по колено в воде, соорудили запруду из камней, деревяшек и песка, потом выстроили еще одну, тридцатью шагами выше по ручью, и отвели воду на луг, но, когда после всех трудов обнажилось дно, ни единой рыбешки они не увидели. В дождь они сидели дома, играли в домино или помогали кухарке чистить картошку. Ну и читали тоже, много читали. У священника была огромная толстая книга — настоящий фолиант с рассказами о франко-прусской войне и множеством иллюстраций, на которых были изображены батальные сцены: обороняющиеся французы за кладбищенской стеной, кавалерийская атака, раненный в грудь сигнальщик, вздыбленные кони возле утонувшей в грязи пушки, генерал, наблюдающий с пригорка за сражением, и объятые пламенем деревни, и бородачи со знаменами на баррикадах, — эта книга нравилась им больше всего.
В воскресные дни оба ходили к ранней обедне и к причастию, когда же ему случалось идти в церковь среди недели — он был служкой, — верная Луиза сопровождала его. И на всех молебнах они присутствовали, а еще любили зайти в пустую церковь, ведь таинственней места не сыскать, даже будка путевого обходчика на заброшенной железнодорожной ветке и та ни в какое сравнение не шла, хотя там можно было покрутить ржавый ворот, подергать рычаги и бренчащие цепи, воображая при этом, что закрываешь шлагбаум и что сейчас появится поезд «Гамбург—Рим» с шикарными пассажирами, которые выглянут из окон и замашут тебе руками. Словом, в церковь они наведывались очень часто, и вот как-то раз, когда опять были там в одиночестве, Луиза достала пакетик леденцов, дала одну конфетку ему, а другую сунула себе в рот. Он крепко зажал липкую конфету в кулаке и прошептал: