– Зря.
– Не зря, а во имя чести.
– Чести? Не смеши меня. Честь – понятие аристократическое. Не каждому по карману обладать честью. Рабочему, крестьянину, лавочнику, барахтающимся в грязи, под бомбами, под обстрелом, наплевать на честь. Единственное, чего они хотят, – это не подохнуть, как собаки. И чтобы любой ценой, неважно – как, это прекратить. Они не хотели этой войны, они ее не понимают.
– Они не хотели войны, верно. Но неправда, что они хотят се прекратить любой ценой.
– Бедная моя Камилла, думаю, ты строишь иллюзии насчет человеческой природы. Увидишь сама, все они одобрят окончание военных действий.
– Не могу в это поверить. Оставь меня. Я устала.
Леа пожала плечами и спустилась вниз.
– …с ним мы будем спасены…
– …ты отдаешь себе отчет, он приносит себя в дар Франции…
– …настоящий патриот…
– …с маршалом в правительстве можно ничего не опасаться…
– …можно будет вернуться домой…
– …давно пора, дела не могут ждать…
– …боюсь, немцы обойдутся с нами очень сурово…
После этих слов доктора Рулана установилось удивленное молчание.
– Почему вы так думаете, доктор?
– Потому что они – победители и, конечно, не забыли жесткие условия мирного договора 1918 года.
– Это было нормально, они проиграли войну.
– Как мы на этот раз.
К мадам Трийо Франсуа Тавернье вернулся поздно вечером, крепко выпив. Она ждала его за вязанием на кухне.
– Мадам Трийо, пожалуй, я слишком основательно отметил наше поражение. Не каждый день удается стать свидетелем подобной выволочки… Германия, мадам, хотите, я вам скажу?… Германия – великая страна, а Гитлер – великий человек. Да здравствует Германия! Да здравствует Гитлер!
– Замолчите же, вы весь квартал переполошите, – заставляя его сесть, говорила она. – Уверена, вы так ничего и не ели целый день. Съеште-ка тарелку капустного супа. Ничто так не преображает человека.
– Вы чудесная женщина, мадам Трийо, но Германия, поверьте мне…
– Да, знаю, великая страна. Ешьте ваш суп, он остывает.
Проглотив последнюю ложку, он рухнул головой на стол. Хозяйка тихо убрада тарелку.
– Бедный малый, – прошептала она, гася в комнате свет.
Спустившись на другой день утром на кухню, мадам Трийо застала Франсуа Тавернье свежевыбритым и причесанным за приготовлением кофе.
– Здравствуйте, мадам. Вы встали слишком рано, я надеялся сделать вам сюрприз, приготовив завтрак. Сегодня утром я раздобыл молока, масла, свежего хлеба.
– Здравствуйте, месье. Как вам это удалось?
– Вчера, совершая обход кафе Монморийона, я приобрел друзей. Мне досадно за вчерашнюю ночь. Вы меня простите?
– Не будем об этом говорить. Все забыто. Уверена, мой покойный муж тоже напился бы.
– Спасибо, мадам. А как больная?
– Много лучше. Этой женщине нужны лишь покой и отдых.
– Давайте поедим. Кофе уже готов. Сегодня зайду в мэрию, попытаюсь разузнать, где мой полк. В крайнем случае, вернусь в Париж.
– Вы оставите этих двух дам одних?
– Мадемуазель Дельмас вполне способна обойтись без меня. Вчера телефонной связи не было. Может, сегодня ее восстановят. Тогда я позвоню ее родным, чтобы их успокоить. И не могли бы вы назвать мне магазин, где бы я мог купить белье, рубашки и костюм?
– Выбор не богат. Загляните к Рошону или Гийонно. Первый магазин находится на площади у крытого рынка, второй – на углу большой улицы и бульвара.
– Еще один вопрос. Не знаете ли вы квартиры или дома, который можно было бы снять для моих друзей?
– Сейчас нет ничего. Первые беженцы заняли то немногое, что имелось. Но через несколько дней будет видно. Люди уже поговаривают о возвращении домой. А пока обе дамы могут оставаться здесь.
– С вашей стороны это более чем любезно. Но ведь вы сами остались без спальни!
– Ба! В моем возрасте не требуется много сна. Мне хватает и матраса где-нибудь в углу.
– Молодеешь душой, встречая таких людей, как вы.
– Здравствуйте, – сказала Леа, входя в комнату, лицо у нее было заспанным и волосы всклокочены.
– Здравствуйте, малышка. Хорошо спали?
– Не очень. Камилла всю ночь была неспокойна.
– Как она сегодня? – спросил Франсуа.
– Думаю, неплохо, раз ей захотелось поесть.
– Добрый знак. Я сама отнесу ей поднос с завтраком, – сказала мадам Трийо, вставая.
Франсуа тоже поднялся:
– Не беспокойтесь, мадам. Я о ней позабочусь.
Он ловко расставил на неуклюжем деревянном подносе красивую фарфоровую чашку, корзиночку с ломтиками хлеба, масло, сахар и варенье. А в качестве добавки взял миску черешни, полную до краев, и розу из синей вазы. Довольный собой, он показал поднос женщинам.
– Правда, неплохо?
– Великолепно, – подтвердила мадам Трийо.
– И вы считаете, что она все эго съест? – съязвила Леа.
– Вы забыли молоко и кофе, – заметила хозяйка, ставя на поднос небольшой молочник и объемистый кофейник.
– В роли горничной я еще не очень хорош.
На кухне Леа небрежно лущила стручки гороха под лукавым взглядом хозяйки и откровенно восторженным ее прыщавого кузена.
– Не ждите меня к обеду, – сказал, входя, Франсуа. – Перекушу в городе.
– Вы куда?
– Поищу мастерскую для машины, загляну в мэрию, куплю одежду, позвоню вашим родителям и месье д'Аржила.
– Я отправлюсь с вами, – оставляя стручки, воскликнула Леа.
– Вы еще не готовы. Если хотите, присоединитесь ко мне на почте.
– Но…
Его уже не было. Леа снова села и принялась с ожесточением лущить горох.
Вернувшись около пяти вечера в темно-синем костюме сомнительного покроя, он застал Леа за глаженьем платья. Она слушала радио.
– Где вы пропадали? Я искала вас повсюду.
– Плохо искали! Городок невелик. Три часа я провел на почте, пытаясь дозвониться в Париж, а потом вашим родителям. Мне удалось их поймать, но очень быстро нас прервали.
– Как они поживают? – заволновалась Леа, поставив утюг.
– Вроде бы неплохо. Они тревожились из-за вас. Я их успокоил.
– Как бы мне хотелось поговорить с мамой!
– Попробуем завтра позвонить от доктора Рулана. Выходя с почты, я его встретил, и он любезно предложил воспользоваться его телефоном. Вам не кажется, что чем-то странно пахнет?
– Черт! Это из-за вас…
От такого нахальства Франсуа рассмеялся.
– Что передавали по радио? – крутя ручки, спросил он.
– Ничего, такая скука! Даже хорошей музыки не было. Посмотрите на мое платье! Что мне теперь делать?
– Там, где прогорело, вы можете нашить карманы.
– А это мысль! – весело проговорила Леа. – Но у меня нет подходящей ткани, – с досадой добавила она.
– Платье белое. Сделайте карманы из цветной материи и подберите в тон пуговицы.
Леа удивленно на него посмотрела.
– Совсем не глупо. Я и не догадывалась, что вы интересуетесь модой.
– Я всем интересуюсь. Не то что вы.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вот вы даже не заметили, что я одет по последней моде Монморийона.
Окинув его безразличным взглядом, она ответила:
– А вам к лицу.
– Благодарю. Из ваших уст этот комплимент меня трогает.
– Перестаньте крутить эти ручки.
– Ищу лондонское радио, чтобы узнать, как идет война. Может, англичане осведомлены лучше нас.
"Говорит Лондон. К вам обращается генерал де Голль…"
– Кто такой этот генерал де Голль? – спросила Леа.
– Помолчите. Потом расскажу.
"Военачальники, много лет стоявшие во главе французских армий, образовали правительство. Ссылаясь на поражение наших армий, это правительство вступило в сношения с врагом, чтобы остановить сражение.
Конечно, нас захлестнула и захлестывает сила сухопутной и воздушной техники противника. Значительно больше, чем численностью, наши военачальники были ошеломлены танками, самолетами, тактикой немцев, причем до такой степени, что оказались в том положении, в котором сейчас и находятся.
Но сказано ли последнее слово? Должна ли исчезнуть надежда? Окончательно ли поражение? Нет!