– Без этого перемирия сотни тысяч людей погибли бы, как и наша мама, под бомбами.
Упомянув о маме, Лаура опять разрыдалась. Леа прижала ее голову к своему плечу.
– Может, ты и права. Сама не знаю, как бы поступила мама при таких обстоятельствах.
В подавленном настроении, опустив головы, сидели они на ограде.
– Лаура, неужели тебя ничуть не задевает то, что Франсуаза хочет выйти замуж за немца?
– Чуточку, – призналась та. – Но раз уж они влюблены друг в друга.
– Тогда им надо дождаться окончания войны.
– Невозможно.
– Почему же невозможно?
– Потому что Франсуаза ждет ребенка!
– Ох, нет!
– Да!
Леа вскочила. Вдали над горизонтом поднималась черная стена Ланд. Над Гаронной курился тянувшийся к Лангону и родникам Малля туман.
Она пробормотала:
– Бедная Франсуаза!
Лаура ее услышала.
– Помоги ей, Леа. Поговори с папой. Он к тебе прислушается.
– Не думаю. Теперь он так далек от нас.
– Попробуй, прошу тебя. Попробуй.
– Еще будь Франсуаза здесь, я могла бы с ней потолковать, узнать, чего именно она хочет.
– Поговори с папой. Надо, чтобы он дал свое разрешение. Иначе Франсуаза убьет себя.
– Не говори глупостей.
– Это не глупости. Клянусь тебе, она в полном отчаянии.
– Обещаю тебе, сделаю все, что смогу. А теперь оставь меня, мне надо подумать. И пришли сюда Камиллу.
– Иду.
Чуть поколебавшись, Лаура поцеловала сестру в щеку.
– Спасибо, Леа.
Чуть погодя к Леа подошла Камилла, и Леа ей вкратце все рассказала.
– Я чувствую себя виноватой. Мы ничего не предприняли.
– Что могли бы мы сделать?
– Окружить ее большей любовью, вызвать на откровенность.
– Не думаю. Это ничего бы не изменило. Завтра отправляюсь в Лангон на рынок. По дороге домой заскочу в госпиталь и в зависимости от того, что она мне скажет, поговорю с отцом. Сегодня вечером я слишком устала. Спокойной ночи, Камилла.
– Спокойной ночи, Леа.
– Держите, мадемуазель Леа. Наверное, я еще услышу от вас об этих грибочках и утиных консервах, – возвращая Леа корзинку, сказал папаша Кордо.
– Спасибо огромное! Больше всего обрадуется папа, он любит вкусно поесть.
– Передайте ему мой привет. Был бы рад его как-нибудь повидать.
– Скажу ему. Еще раз спасибо. До свидания, месье Кордо.
Неся большую корзину, прикрытую тряпицей в красную полоску, Леа вышла из ресторана. Рядом с ее прислоненным к стене велосипедом стоял немецкий солдат.
– Остерегайтесь, мадемуазель, оставлять без присмотра такой красивый велосипед. Много воров.
– Спасибо. Руки ее дрожали, когда она с помощью услужливого солдата закрепляла корзинку на багажной решетке.
Усевшись на велосипед, она покатила к госпиталю.
Его двор был заставлен машинами скорой помощи и военными автомобилями. В секретариате она поинтересовалась, где может поговорить с сестрой. Ей сказали, что та в здании в глубине территории, в отделении скорой помощи. Леа вновь взобралась на велосипед. Первым, кого она встретила, был капитан Крамер, который сухо ей поклонился.
– Здравствуйте, мадемуазель Леа. Счастлив встрече с вами и возможности попрощаться.
– Попрощаться?
– Да, мне надлежит срочно выехать в Париж, где я и останусь. Уезжаю я через час. Мой вестовой занимается багажом. Прошу вас, передайте мое почтение мадам д'Аржила: это замечательная женщина. Мне бы не хотелось, чтобы любовь к отечеству толкнула ее на неосторожные поступки. Скажите вашему отцу, что для меня было честью познакомиться с ним, и я надеюсь, что он откажется от своих предубеждений. Мой поклон очаровательной Лауре, преданной Руфи и вашей тетушке.
– Вы никого не забыли?
– С Франсуазой я только что попрощался. Ей потребуется вся ваша любовь. Могу ли я рассчитывать на вас?
И он тоже! У этих мужчин просто мания доверять ей своих жен или любовниц!
– Сделаю все, что смогу. Не от меня одной это зависит.
– Благодарю вас. У Франсуазы нет вашей силы. Она – натура нежная, уступчивая. Не осуждайте ее. Мне бы хотелось познакомиться с вами ближе, но вы постоянно отвергали любой контакт. На вашем месте я поступал бы так же. Хочу все же, чтобы вы знали: я люблю Францию, которую продолжаю считать великой страной, наравне с Германией. Наступит день, когда эти две прекрасные нации сольются и принесут мир человечеству. Ради одного этого мы должны бы объединиться.
Леа слушала в полуха. Самое скверное – он был искренен.
– Вы не верите?
– Может, и поверила бы, если бы вы не оккупировали мою страну и не преследовали тех, кто думает иначе, чем вы, капитан Крамер.
С корзинкой в руке Леа вошла в комнату отдыха медсестер. Все они сгрудились в глубине помещения. Леа подошла ближе.
За столом, опустив голову на руки, рыдала в окружении медперсонала Франсуаза.
– Что вам угодно? – спросила старшая медсестра.
– Мне бы надо поговорить с сестрой, Франсуазой Дельмас.
– Вот она. Если вам удастся ее успокоить, мы все будем вам признательны.
– Не могли бы мы остаться одни?
– Конечно. Девушки, пора вернуться к делам. Мадемуазель Дельмас займется своей сестрой.
После того, как все вышли, Леа села рядом с Франсуазой. Та не шелохнулась.
– Пошли, Франсуаза. Поедем домой.
Она сказала именно то, что следовало. Плечи несчастной влюбленной девушки перестали трястись. Ее рука робко протянулась к руке Леа и сжала ее.
– Не могу. Что скажет папа?
Этот голос растерянного ребенка взволновал Леа сильнее, чем она могла предположить.
– Не тревожься. Я им займусь. Пошли.
Она помогла сестре подняться.
– Мне надо переодеться.
– Где твоя одежда?
– Там, в шкафу.
Леа подошла к шкафу и взяла платье своей сестры из цветастой вискозы, ее сумочку и башмаки на утолщенной подошве. Франсуаза заканчивала одеваться, когда вошла старшая медсестра.
– Отдохните, мое дитя. На завтра я вас отпускаю.
– Спасибо, мадам.
Три километра от Лангона до Монтийяка сестры проделали, не обмолвившись ни словом. Как и накануне, Леа на подъеме сошла с велосипеда, в то время как Франсуаза продолжала играючи крутить педали. "Она могла бы меня подождать", – подумала Леа.
На кухне Камилла и Руфь заканчивали готовить ужин.
– Вы не видели Франсуазу?
– Она сказала, что отправляется спать, – ответила Руфь, перемешивая картошку на сковороде.
– Посмотрите-ка, что я привезла к вашей картошке.
– Тушеное мясо! – хором воскликнули обе женщины.
– Подарок папаши Кордо.
Руфь переспросила:
– Папаши Кордо? Такая щедрость не в его духе.
– Давайте попируем. Папа будет особенно доволен.
– Чем я буду особенно доволен, доченька? – входя на кухню, спросил Пьер Дельмас.
Увидев отца, Леа содрогнулась. Обычно такой подтянутый, он был не брит, в засаленной измятой рубашке, торчавшей из запыленных, в пятнах брюк. Как он изменился со вчерашнего дня! У него и взгляд стал другим. Отчаявшимся, но ясным.
"Он понял, что мама умерла", – подумала Леа.
Она с трудом сдержала желание обнять его, утешить, сказать ему, что это неправда, что Изабелла с минуты на минуту войдет с корзинкой срезанных цветов в руке, в своей соломенной широкополой шляпе, защищавшей ее от солнца. Воспоминания нахлынули на нее с такой силой, что Леа отвернулась к двери. И только тогда сама осознала, что в глубине души, и она не верила в эту смерть и лишь теперь, когда отец, наконец, примирился с правдой, навсегда оказалась оторванной от своей матери.
Банка с утятиной выскользнула у нее из рук и разбилась на каменных плитах пола со стуком, заставившим ее вздрогнуть.
– Какая же ты неловкая, – произнес Пьер Дельмас, нагибаясь, чтобы подобрать осколки стекла.
– Оставьте, месье. Я сама соберу, – сказала Руфь.
По щекам Леа бежали слезы, которых она не могла сдержать. Отец их заметил.