— Что случилось?
Бензин пылает. Соседка видит и бледнеет. Но мы, хоть и растерялись, все же кавалеры. Поэтому стараемся принять равнодушный вид, галантно кланяемся:
— Ничего особенного, маленький опыт по физике. Вот только как погасить…
Соседка метнулась к себе в комнату, схватила одеяло и накрыла им бензин.
Огонь погас. Мы были в восторге от соседки, особенно я, потому что видел — еще минута, и пришлось бы уже кричать: «Пожар, пожар!» Ходнев и сейчас кричал, но потому только, что стены и потолок стали черными, как голенища.
— Вы только посмотрите, что он сделал из комнаты!
— Кузницу, — сказала соседка, мило улыбаясь.
Простое, немного широкое лицо ее, когда она начинала говорить, становилось особенно милым, А в серых глазах как бы вспыхивали фонарики.
— Вас звать Таней? — спросил я смущенно.
— Откуда вы знаете?
— Военная тайна. А вот как по отчеству — не знаем.
— Если угодно — Петровна!
— Татьяна Петровна. Вы не из рода польских князей Собеских?
— Мои предки — украинцы.
«Скромничает», — решили мы. Брат учится в дворянской гимназии, сестра тоже. Значит, недалеко и до княжеского рода. Долго не осмеливались обращаться к ней по-простому. Но постепенно «Петровна» отпало, и стала она Таней. А подошли летние каникулы, — и нам уже не хотелось расставаться.
— А вы приезжайте к нам на хутор, — предложила Таня.
Ходневу я соврал, будто приглашают в гости и его. И мы уже вдвоем еле дождались субботы, когда назначено было ехать в полтавские степи.
В молодости мы готовы жениться на всех девицах и… ни на одной. Может, оттого я так искренне плакал во сне, когда мне вдруг приснилось, что я женюсь. Прощаясь с шаферами, чувствовал себя так, словно иду не под венец, а на казнь. О, как горько я плакал! Даже проснулся с мокрыми глазами. Но отчего именно плакал, так и не мог понять, — не то страшился возмужалости, не то жаль было беззаботной поры холостячества.
На станции Малая Перещипина вышли из поезда. Первое, что мы увидели, — фаэтон, запряженный парой сытых лошадей. Да, это для нас. И мне снова пришел на память мой сон. Невольно почувствовал, как моего сердца коснулся холодок.
Уселись в фаэтон на мягких рессорах. Сразу же за селом начиналась степь. Раскаленное солнце уже опускалось в зеленые поля, как в море, и поля эти становились сизыми, потом сиреневыми. Под конец начали покрываться серебряной пеленой. Ровная дорога, как зеленая плахта, расстилалась до самого горизонта, где видна была церковь. А когда лошади свернули под прямым углом направо, к горизонту потянулась такая же дорога, и впереди показалась еще одна церковка. Они маячили, как сторожевые башни, и на них лежал округлый купол синего неба.
Если бы не топот лошадей и не урчанье колес, похожее на урчанье кота на коленях, было бы почти неприметно, что мы передвигаемся. По обе стороны дороги без конца и края колосилась пшеница, расцвеченная синими васильками, розовыми цветочками повилики и белой кашкой. Серебристые с черным трясогузки неутомимо бежали впереди лошадей. Хищные кобчики сидели у обочин, пока лошади не подбегут к ним вплотную, а затем лениво перепархивали дальше и снова садились у обочины дороги. Лошади приблизятся — они снова взлетают.
Верст через пятнадцать в нос ударило густым запахом конопли. Это означало, что где-то поблизости — жилье. В овраге раскинулся хуторок Свистуновка. Наше появление разбудило всех собак. Косматые, страшные, с репейниками в хвостах, они кидались то на лошадей, то на колеса, заливаясь на все голоса, пока Свирид не вытягивал какую-нибудь из них кнутом.
За хутором снова потянулась гладкая, как скатерть, степь, а на горизонте замаячили церкви далеких сел.
— А вот впереди и наша, — наконец отозвался Свирид, тыча кнутовищем в степь.
— А сколько еще верст? — спрашиваю.
— Коли по-нашему — пятнадцать с гаком, ну а по-ученому — не знаю: на этом не практикованы.
— А чьи это поля?
— Панские.
— Мы и сами видим: ни одной межи. Какого пана?
— Гриневича!
— А позади чьи были?
— Панские!
— Ну, а какого пана?
— Гриневича!
Наконец Свирид набрался смелости. Полуобернулся на козлах и спросил нас:
— Ну, а вы тоже на менины к Григорьевичу, чи по службе?
— А кто это — Григорьевич?
— Так наш же хозяин — Петро Григорьевич.
— Когда же он именинник?
— Сказывают, будто завтра. Значит, не на менины. То, может, насчет закладной? И человек, сказал бы, не гуляка, а вот не хватает. Дети! Трое дивчат да хлопец, и все учатся. Тянись, коли ходишь в дворянах. Рощу продал, а вот уж и землю закладывает.