Это было даже не смешно, а скорее трагично.
Но этими чудесами ночь не закончилась. Она готовила мне еще большую неожиданность.
Уже далеко за полночь мы, трое поручиков, попрощались с гостеприимными хозяевами и перешли к Суходолову, у которого была комната в том же доме, на втором этаже.
Высокое окно, завешенное глухой шторой с белой бахромой, выходило на Конюшенную улицу. Царское Село, засыпанное снегом, уже давно спало.
Мы пили черный кофе и говорили о концерте нашего земляка Ивана Алчевского в офицерском клубе. Потом начали возмущаться безразличием высшего света к окружающей его жизни. На фронте солдаты уже поняли преступность войны и не хотели воевать. Оружия не хватало, в окопах маялись одни ополченцы чуть ли не пятидесятилетнего возраста. На города надвигался голод. Всего два дня назад жены петроградских рабочих разгромили пекарни и лавки. Листовки Петроградского комитета РСДРП(б) призывали рабочих к всеобщей забастовке. В одном лишь Петрограде бастовало уже почти двести тысяч человек. А наша аристократия жила, казалось, в каком-то другом царстве и забавлялась только сплетнями и пересудами про придворных блюдолизов да про Григория Распутина, выискивая все новые и новые анекдоты.
— Вы знаете, где его похоронили? — спросил Суходолов.
— Говорят, где-то здесь, в Царском Селе.
— Под окнами царицы. И часовенку поставили.
Постепенно мы перешли к рассказам о Григории Распутине. В это время за окном послышался какой-то шорох.
Насторожились. Шуршит!
Три часа ночи.
Я крадусь к окну, слегка отодвигаю штору и отскакиваю. На всю раму распят человек.
На втором этаже!
К окну можно добраться только по крыше над крыльцом, оттуда по карнизу в один кирпич шириной.
Глянул еще раз — висит!
— Там человек! — говорю сдавленным голосом. — Бегите двое вниз, а я здесь!
Побежали, выхватили револьверы. Я тоже стал у окна с револьвером.
Прислушиваюсь: что-то кричат снизу Суходолов и Рагозин, что-то бубнит человек за окном. Выглядываю: незнакомец идет к крыльцу. Слышны уже голоса на лестнице, а я продолжаю раздумывать: «Вор? Агент? Ну конечно же, агент, шпик. Но что мог он расслышать сквозь двойную раму? Ну, напишет в рапорте, что говорили о царе, против царя, о существующем строе. Но ведь об этом открыто говорят, даже с трибуны Государственной думы! И заядлый монархист Шульгин кричит, что если мы поднимаем знамя борьбы против власти, то лишь потому, что мы действительно дошли до предела! Путиловцы даже вышли на демонстрацию с красными флагами: «Долой самодержавие! Долой войну!»
Топот ног и возбужденные голоса поднимались все выше. Любопытно, как он будет выворачиваться! Наверно, обозленный собственной неосторожностью, напишет такой рапорт, что завтра же сюда пожалует жандармерия. В мирное время — высылка или Нарымский край, а в военное время — на фронт! Пусть враг вместо них сделает черное дело. А не угодит в тебя пуля — воюй! За что? Чтобы помещики и дворяне по-прежнему смотрели на нас как на рабочий скот? После войны мы, скороспелые офицеры, больше им не понадобимся. Ступайте, копайтесь в земле, а они будут командовать. Приезжий с фронта офицер рассказывал в офицерском собрании: в окопах большевистские агитаторы кричат, что нужно превратить нынешнюю империалистическую войну в гражданскую. Что это — единственный путь для пролетариата? А мне жертвовать жизнью за то, чтобы Украина по-прежнему оставалась Малороссией, чтобы мы у себя, в своем доме, не могли говорить на родном языке? К черту всех самодержцев, царей и императоров!
В комнату вошли Суходолов и Рагозин, а между ними щуплый солдатик. Видно, сильно замерз, прямо весь посинел. Однако сразу же вытянулся и замер.
— Ты кто такой? — спрашиваю.
— Рядовой лейб-гвардии его императорского величества полка, ваше императорское величество!
Я невольно усмехнулся: запутался, бедняга, в императорских титулах.
— Фамилия?
— Даниленко, ваше императорское величество!
Я захлопал глазами:
— Как, как?
— Даниленко, ваше императорское величество!
— Кому ты отвечаешь?
— Вам, ваше императорское величество!
— А я кто?
— Вы — ваше императорское величество!
— А это кто? — показываю на Суходолова.
Солдат все время держит руку под козырек и вытянулся уже чуть не до потолка.
— Кто это?
— Поручик антилерии, ваше императорское величество!