Александр возвратился только поздно вечером. Он был весел, подвижен и словоохотлив. На сходку, которую здесь собрали впервые, явилось много рабочих, настроение у всех было боевое, а главное — отлично провели полицию. Про сходку, наверно, никто и не догадывался. Тина, напрасно промаявшаяся целую ночь, хотя и рада была возвращению мужа, но не удержалась, чтобы не упрекнуть его.
— Хоть бы предупредил! А тут еще сыщики весь день лазят, вынюхивают.
— За это они деньги получают, Тина. Это даже приятно: охраняют, как губернатора. Дочка уже спит? — И он с ласковой улыбкой наклонился над колыбелью. — А предупредить не успел. Прости.
Ванюшка ревниво потянул его за палец.
— Папка, почему наш гусак не хочет взять меня на крылья?
— Потому что он живой, сынок, не из сказки, он хозяйский. Как вырастешь, садись на настоящие крылья, будет надежнее. Хочешь, я тебе расскажу, что в лесу видел?
Ванюшка взобрался к отцу на колени и после первых же его слов заявил:
— А я не боюсь волка, я его топором.
Пархоменко лег на кровать и по привычке потянулся за журналом. Раскрыв его, он с тревогой взглянул на жену:
— Это ты вытряхнула или кто чужой был?
— Книжки? — спросила Тина, подняв голову над шитьем. — Я их вынесла. Ты такой неосторожный, а к нам даже в окна заглядывают.
— Волков бояться… Захотят, так и без этого возьмут. Принеси, я дочитаю.
Тина вздохнула и укоризненно покачала головой. Из лежавшего в бурьяне узелка она вытащила список и спрятала его под комьями земли, книжки принесла Александру и взволнованно сказала:
— Опять длинноногий ходит по той стороне.
— Значит, можно не закрывать окна на всю ночь, — шутливо ответил Александр, — хоть какая-нибудь польза будет от шпика.
Около полуночи, когда Александр уже собирался лечь спать, послышался стук в дверь, одновременно под окном появилась круглая и словно взнузданная усами морда городового. Тина окинула долгим взглядом Александра, и на глаза набежали слезы.
Полицейские заполнили маленькую комнату. Околоточный надзиратель сразу же бросился к кровати и засунул руки под подушку. Никакого оружия там не оказалось, в карманах брюк тоже ничего не нашли, тогда жандарм присел к столу и начал перелистывать книжки. Увидев брошюру Ленина, которая выпала из журнала, он, играя темляком, спросил:
— Вы эту книжку читали на сходке?
— Нет, другую, — ответил Пархоменко задорно.
— Одевайтесь.
Александр надел кепку, поцеловал детей и пошел намеренно бодро. С женой попрощался у калитки.
6
На перроне вокзала, под июльским солнцем, голосили женщины, повиснув на шеях у своих мужей. Их окружали заплаканные дети. Бородатые воины, с кокардами на измятых фуражках, целовали в последний раз родных и, перебраниваясь с конвоирами, прыгали в товарное вагоны. Их отправляли на фронт. И строже, чем когда-либо прежде, жандармы следили за тем, чтобы кто-нибудь случайно не выкрикнул громко, что их гонят на смерть. Мировая война шла уже второй год, в городах и селах уже было полно калек, а на фронт посылались все новые и новые маршевые роты.
Из Луганска отправляли партию больше чем в сто человек. Почти все это были рабочие, которых высылали на фронт за участие в забастовке на гартмановском заводе. Летом 1916 года около пяти тысяч рабочих, доведенных до голода, бросили станки и заявили, что будут бастовать до конца, какие бы ни были последствия. Они добивались повышения заработной платы: жизнь подорожала в полтора раза. Однако в ответ на забастовку администрация завода объявила локаут и уволила всех, а полиция арестовала стачечный комитет и около сотни наиболее активных рабочих.
Чтобы не попадаться лишний раз на глаза жандармам, Александр Пархоменко забрался в самый угол на верхние нары и оттуда, через головы других, с грустью смотрел в окошко на жену с ребенком на руках. Ванюшка стоял возле матери и кулачками размазывал по щекам слезы. Жандармы бесцеремонно выгоняли их с перрона. Пархоменко схватил лежавшее у него под головой полено и по пояс высунулся из окна.
— Ты кого это так гонишь, разбойник? Солдаток? Еще мужья не успели отъехать, душа из тебя вон, а ты уже нахальничаешь? Ты сюда подойди, меня тронь!
Жандарм зачмокал толстыми губами.
— Ишь какой бравый! А ну, убери голову внутрь вагона, коли приказываю, а жена пусть идет и в грамотку тебя запишет[10].
К вагонам приближался жандармский ротмистр, и Пархоменко, погрозив кулаком, снова спрятался в вагон. Встречаться с жандармами, которые могли его узнать, было небезопасно. За забастовку Пархоменко должны были арестовать в первую очередь, потом, закованного в кандалы, отправили бы к воинскому начальнику, а оттуда немедленно на фронт. Александр Пархоменко скрывался несколько дней и затем сам явился в воинское присутствие. Теперь его как добровольца посылали не на фронт, а для начала в запасный батальон, в Воронеж.