Я видел, как вставало солнце над морем. Сначала разошлась синяя дымка, и развернулась — без конца и края — огромная хрустальная чаша, заполненная водой. Острым серым клином врезается в эту чашу Дон. На ранней зорьке от кипящей воды, как никогда, пахнет йодистым простором и свежестью и начинает испаряться роса, которая сплошь укрыла прибрежные камыши, а за крутыми откосами открываются безбрежные, как океан, ласковые степи — лукоморье.
С высокого холма хорошо видно голубую дельту Дона, а к западу от нее — берега Таганрогского залива, напоминающие по форме изогнутый лук.
Здесь, у Танаиса, проходила когда-то граница между Европой и Азией.
Здесь, у Танаиса, эллинский мир встречался когда-то с миром степных кочевников — сарматов и скифов.
Древнее наименование Дона «Танаис» прочно удерживалось в античной географии. Упоминание о нем можно найти у Геродота и Страбона, у римских историков. В VI веке до нашей эры, когда в Причерноморье появились первые греческие колонии, название реки принял город, выросший в этих степях.
Греки везли в Танаис вино, ткани, предметы роскоши. Сарматы давали им в обмен на привезенные товары рабов, продукты скотоводства, рыбу.
О Танаисе написаны сейчас десятки научных трудов. На его руинах открыт первый в Российской Федерации археологический музей-заповедник. Многие научные экспедиции работали в этих местах, раскопки не прекращаются и поныне.
Я медленно брожу по улицам навеки уснувшего города.
Семь веков простоял Танаис.
Несколько лет назад в этих местах, на берегу Мертвого Донца, сделано еще одно интересное открытие — крепость, возраст которой превышает три тысячи лет! О существовании ее никто прежде не предполагал.
Время не пощадило крепостных стен. И все-таки степные ветры не смогли стереть с лица земли эти развалины, их следы остались. Снят небольшой слой чернозема — и обнажились глубокие крепостные рвы, многочисленные переходы, выложенные камнем. С кем сражались здесь древние воины? История не сохранила свидетельств об этом.
Открыл эту крепость совсем еще молодой ученый археолог Станислав Братченко. Он высказал предположение, что на берегу Мертвого Донца — в степном лукоморье — существовала целая система крепостей и укреплений.
О курганах, больших и малых, разбросанных в бесчисленном множестве по всей донской степи, сложено немало легенд. Их слушал, путешествуя по лукоморью, Пушкин. Осматривал их проездом на Кавказ Лермонтов. Кто знает, какие думы вызывали они у опального поручика, до боли сердечной влюбленного в родную землю? Чехов, хорошо знавший эту степь, жалел, что такой замечательный поэтический материал, как легенды и предания о донских курганах, не нашел еще своего описателя.
Седое лукоморье для меня увлекательная книга, где каждая страница приносит радость открытия.
Чайки над гаванью
…В городе над морем были свои памятные события: тут обедал и ночевал проезжавший на Кавказ Пушкин. Тут умер император Александр I. Тут, в одном из портовых кабачков, произнес свою клятву посвятить жизнь борьбе с тиранией молодой матрос Джузеппе Гарибальди. Тут, на Полицейской улице, в мещанском домике родился великий писатель Чехов, а возле Кривой косы — великий путешественник Георгий Седов…
Донская моя «одиссея» заканчивается в Таганроге.
От Синявской я добирался сюда морем. Азов не мог стать при Петре Первом окном в Европу: выход по донским рукавам в море затруднялся мелями и перекатами. Другое место нашли на крутой каменистой косе, она называлась Таганий Рог. Берег высокий, глубины достаточны, удобная бухта, рядом родник. На этой косе рыбаки зажигали прежде костры из соломы, помогая товарищам найти дорогу к родным берегам. Так родилась крепость на Таганьем Рогу, к тюркскому «таган» (огонь, маяк) добавили славянское «рог» (мыс, береговой выступ); назвали ее Троицкой.
Таганрог дал выход в море, но столицей для России он не стал. В переписке с Вольтером Екатерина Вторая сообщала, что Петр долго не мог решить, кому отдать предпочтение как будущей столице — Петербургу или Таганрогу.
Заложенный Петром Первым в 1698 году, город был до основания разрушен по приказу того же Петра четырнадцать лет спустя. Россия воевала тогда со Швецией, турки тоже включились в войну. Чтобы избавиться от одного из противников, пришлось уступить туркам Приазовье. И еще дважды на протяжении семидесяти лет заново начинал строиться на пепелище Таганрог. Лишь при Екатерине Второй город окончательно стал русским.
На крутом мысу в гавани стоит бронзовый памятник Петру. «Это памятник, лучше которого не дал бы Таганрогу даже всесветный конкурс…» — говорил Чехов о замечательном творении Антокольского. Петр уверенно и гордо смотрит в морские дали, он сделал все, что мог, дабы возвеличить могущество и славу родной земли. Дорогой к этому величию явился для него Дон. Таким изваял скульптор Петра. Басовитые гудки теплоходов не пугают белоснежных чаек, а их не счесть в огромной гавани, что встала на оживленном перекрестке голубых дорог. На высоких реях, на стрелах портальных кранов, возле хрупких яхт, на выложенных камнем причалах днюют и ночуют пронырливые чайки. И на эмблеме порта тоже чайка. Чехов неспроста избрал эту гордую птицу, чтобы бросить вызов старому миру, призвать к обновлению земли…
Из этой гавани уводили свои корабли не только Сенявин, но и Витус Беринг, Ушаков, Георгий Седов… Морская слава России начиналась не в Одессе и Новороссийске, а в Таганроге. В былые времена город этот был, пожалуй, самым значительным на всем Дону и на всем юге, и даже Ростов находился в «штате» Таганрога.
Весной 1833 года в этой гавани бросила якорь итальянская шхуна «Клоринда». Двадцатичетырехлетний капитан Джузеппе Гарибальди привез в Таганрог апельсины. Здесь, в Таганроге, он дал клятву посвятить свою жизнь борьбе за свободу Италии. Об этом напоминает обелиск, воздвигнутый в Таганрогском порту.
В этом маленьком городе родился Чехов, здесь прошли его детство и гимназические годы. «После Москвы я более всего люблю Таганрог», — признавался он. В неприметном его домике стол, книжный шкаф, диван… Недочитанная писателем книга, неоконченная рукопись. Под окнами старые кусты сирени, посаженные еще хозяином. Впечатление такое, что он совсем недавно вышел из этих низких комнат на прогулку к морю и вот-вот вернется… А в этом вот доме была греческая церковноприходская школа, в ней начинал Чехов учиться. Здание бывшей мужской гимназии, Чехов тоже учился в. ней. А много позже, как вышел отсюда в большой мир Антоша Чехонте, учились еще и другие знаменитые таганрожцы — четыре Героя Советского Союза, шесть писателей, здесь учился А. А. Гречко — сейчас министр обороны СССР, Маршал Советского Союза. Городской сад — Чехов проводил в нем долгие часы с книгой в руках. Теперь это парк имени Горького, заслуживший звание лучшего в республике. Старый таганрогский театр — Чеховский театр. Музей тоже создан Чеховым. Библиотека, которой дарил он книги вплоть до самой смерти…
Чехов хотел увидеть в родном городе водопровод, электричество, мечтал организовать на Миусе санаторий — все это появилось уже после смерти писателя, пророчески говорившего в рассказе «Невеста», что на месте жалкого провинциального города «не останется камня на камне, — все полетит вверх дном, все изменится, точно по волшебству. И будут тогда здесь громадные, великолепнейшие дома, чудесные сады, фонтаны, необыкновенные, замечательные люди…».
А вот здесь родился знаменитый художник Константин Савицкий. Не все знают, что на картине «Отправка новобранцев на войну» изображен перрон Таганрогского вокзала. В соседнем доме жил знаменитый поэт-сатирик Жемчужников — один из тех, кто придумал не менее знаменитого Козьму Пруткова. И еще дом — здесь в семье брата гостил Чайковский… Но пожалуй, более других знаменит дом № 40 на улице Третьего Интернационала — в нем по дороге на Кавказ останавливались Пушкин и Раевский, жил в этом доме и Жуковский. И снова имя Чехова: в конце 60-х и начале 70-х годов прошлого века в этом же доме выступали в хоре братья Чеховы — Антон, Александр и Николай, а руководил хором их отец Павел Егорович. Побывал в этом доме и Айвазовский. Нарком просвещения Луначарский, приехавший сюда после революции, оставил такую запись в книге посетителей: «Этот старинный уголок, сохранившийся сравнительно неприкосновенным, необходимо сохранить как исторический бытовой памятник, главным образом для учебных целей».