Сейчас в этом доме детский санаторий.
Одесситы гордятся Потемкинской лестницей, такая же лестница есть в Таганроге, и она не уступит по великолепию той, что в Одессе. Во время Крымской войны к этой лестнице подошли военные корабли интервентов, и казаки атаковали их с лестницы… в конном строю. Случай, казалось бы, невероятный, но правдоподобный. Казаки лучше интервентов знали повадки Азовского моря: дождались, пока подула «верховна» (норд-ост), ветер выгнал воду из Таганрогского залива, и корабли сели на мель. Тут их и атаковали конники…
Есть в городе памятник советским летчикам — Александру Егорову и Ивану Единархову. В апреле 1943 года во время боевого задания они сбились с курса и вынуждены были сесть на фашистский аэродром, приняв его по ошибке за свой. Когда разобрались в чем дело, было уже поздно: к машине бежали со всех сторон немцы. Запустить мотор не удалось, пришлось принять неравный бой. Выстрелом ракетницы в бензобак летчики взорвали себя вместе с самолетом. Даже фашистов поразило мужество советских пилотов. Чтобы поддержать падающий дух немецкого воинства, фашистский генерал решил похоронить советских летчиков со всеми воинскими почестями. Каково же было негодование гитлеровцев, когда на могилах героев появились цветы, венок, антифашистские стихи и листовки. Много раз убирали немцы цветы с могилы летчиков, а они появлялись вновь и вновь. И тогда, видя, что герои-летчики даже мертвыми продолжают сражаться, полиция закрыла доступ к могилам. Лицемерный фарс провалился…
На комбайновом заводе в цехе бортовых редукторов висит портрет Героя Советского Союза Семена Морозова — руководителя таганрогского подполья. Его расстреляли фашисты в феврале 1943 года. Шестой год уже, как Морозов навечно зачислен в коллектив комбайностроителей. Сто пять шестерен бортовых редукторов — такова сменная норма каждого члена бригады. Значит, сто пять шестерен — норма и Семена Морозова. Ее выполняют ежедневно нынешние сверстники героя. И хотя Морозов никогда не был в этом цехе, хотя он не занимался вместе с другими в университете технико-экономических знаний, хотя на табельной доске ему не отвели места, так как вся бригада перешла на бестабельный учет, он незримо трудится рядом с товарищами.
Фашисты до основания разрушили город, а он встал из руин, залечил раны, восстановил все, что было ему дорого, построил новые дома и заводы. Я был на металлургическом заводе вскоре после войны, он лежал тогда в развалинах и цеха стояли без крыш, а во все концы страны уже уходили эшелоны с прокатом. Теперь не узнать завода. Старый мой товарищ, мастер Андрей Арцыбасов, с гордостью знакомил меня с цехом непрерывной печной сварки труб. Семь метров газовых труб в секунду… В цехе не видно людей: за них все делают автоматы. Другого такого завода нет в Европе. На «Красном котельщике» меня встретил другой товарищ — бывший мой однополчанин Владимир Нужное, и ему тоже было что показать: более половины всех котельных агрегатов для электростанций страны дает Таганрог. Здесь делают такие котлы-гиганты, каждый из которых в полтора раза превышает по мощности Днепрогэс! А в музее выставлен большой приз «Гран при», которым удостоен на Всемирной выставке в Брюсселе таганрогский комбайн «СК-3».
Город живет размеренной, привычной жизнью. Спешат в заводские районы трамваи, лихо печатают по бульвару шаг моряки-седовцы с «Альфы», парень ждет под часами назначенного свидания, в водоем парка металлургов снова вернулись по весне лебеди… И не об этом ли Таганроге мечтал когда-то Чехов: «…жить в нем скоро будет удобно, и, вероятно, в старости (если я доживу), я буду завидовать вам».
…Почти сто лет уже этому маяку, самому высокому в Азовском море: огни его светят на высоте семидесяти метров от уровня Мирового океана, а видно их за девятнадцать морских миль (это тридцать пять километров). Лишь однажды погас огонь маяка — осенью 1941 года, когда в город пришли фашисты. До августа 1943 года не светил он в ночи… А уж с той поры, какой бы ни бушевал шторм и какая бы ни мела пурга, поднимаются по нескольку раз в день по крутой лесенке на сторожевую башню смотритель маяка Виктор Романович Баранов и его жена Людмила Васильевна. А прежде поднимался отец Баранова Роман Ефимович. Смотритель маяка здесь потомственная профессия.
Луч прожектора выхватывает из ночной тьмы рыбацкие сейнеры, многопалубные теплоходы, баржи, танкеры, идущие с Дона и на Дон. Здесь донская волна стала уже совсем-совсем морской, и море несет трудную, беспокойную вахту. Оно, Азовское море, всегда было рабочим морем и всегда служило людям, как умело и могло…
Завтра снова в дорогу
И ветер странствий
В душу мне стучится…
У каждого из нас есть своя необыкновенная земля. Мы взрослеем и мужаем, а земля все-таки остается неоткрытой, и каждая новая встреча с ней дарит нам радость. И каждый раз, прикасаясь губами к голубым родникам, что питают эту землю, мы не можем утолить жажду. Потому что она, родная земля, неисчерпаема. Потому что она щедра и дарит нам силы. Потому что она — мать. Потому что она может обойтись без любого из нас, но каждый из нас без нее — ничто.
Если человеку никогда не приснится затерявшаяся в зеленых хлебах тропинка, если у него не навернутся на глаза слезы от воспоминаний об услышанной когда-то в лугах за речкой девичьей песне, если ему не захочется, почуяв, как начали двигаться соки в лесу, махнуть рукой на все свои дела и пойти пешком по росе, — значит он никогда не любил по-настоящему родных мест, а лишь притворялся, что любит их.
Свидание с родной землей — это большой праздник. И не нужен вам пригласительный билет на этот праздник — кладите краюху хлеба с солонкой в рюкзак, проголосуйте попутной автомашине или автобусу. Но лучше всего, пожалуй, будет, если отправитесь пешком. И пораньше — с зарей…
Необыкновенная земля начинается сразу за порогом вашего дома. Для этого не нужно хлопотать в профсоюзе туристскую путевку в Каир или на теплоход, совершающий рейсы вокруг Европы. Сейчас даже на Командоры приглашают туристов. А свой край, свой город, река, на которой ты рос, — так ли уж хорошо это вам известно? Ведь как ни говорите, а если мы не напьемся живой ключевой воды из того же источника, откуда пили наши деды и прадеды, нам трудно будет идти дальше.
На исконных землях наших предков мы не туристы. Мы — хозяева. Ни одной стежки-дорожки не берем мы здесь напрокат — каждая начинается в сердце.
Человек в душе своей непоседа. Приходит время — он отрывается от родной земли, уходит искать свой Комсомольск-на-Амуре. Свою Целину. Свою Испанию… Уходит, но оглядывается. Уходит, но никогда не прощается навеки с родными местами. И всю жизнь вновь и вновь будет возвращаться к родным местам, к голубым родникам, что напоили его перед большой дорогой.
Обо всем этом думал я, когда путешествовал от истоков до устья родного Дона. И рассказал в этой книге я далеко не обо всем, что увидел: в сердце осталось больше…
Почти две тысячи километров осталось у меня за плечами, и каждый километр был для меня страной Див. Как Колумб, открывал я заново для себя родную землю, неожиданно прекрасную, полную нескончаемых загадок и легенд. И сейчас, когда нелегкое путешествие позади, я признаюсь: Дон, который был и прежде для меня дорогим, я полюбил еще крепче.