— Почему не вызвал милицию?
— Боялся. Но если бы вы не пришли, то сегодня я бы поставил вас в известность.
— Свежо предание. — Люся, откройте дверь. Это милиция.
— Господи. — Засуетилась она. — Но вы же слышали, он не виноват, я же говорила вам, что Миша и Муху обидеть не способен.
— Идите открывайте, а мы уж тут как‑нибудь разберемся, кто виноват, а кто нет.
— Вот значит какой вы есть, Михаил Иванович Зайцев. — Оценивающе посмотрев на прикованного мужика протянул Ким. — А я ожидал увидеть нечто другое.
— Да не виноват он, товарищ начальник. — Захлебываясь затараторила Люся. — Он уже нам все рассказал и получается, что он не виноват. Миша просто приехал требовать у неё деньги, а она уже мертвая сидит.
— Говорите, приехал требовать деньги. — Тут же уцепился кореец, это хорошо. Теперь становится абсолютно понятно по каким мотивам он её убил. Зайцев, а она тебе была много должна?
— Наша квартира стоит триста тысяч. Нас трое, вот и разделите. Получается, что она была должна мне сто тысяч.
— А отдавать не хотела. Я правильно говорю.
— Конечно правильно. — С жаром заверил его дурак. — Я за ней полгода ходил, все клянчил, а она меня только завтраками кормила.
— Понятно, а вчера вам все это надоело, вы потеряли над собой контроль и просто напросто её пристрелили. Я правильно говорю?
— Нет, не правильно. Я её и пальцем не трогал. К моему приходу её уже убили, а я испугался и убежал.
— Ясно, начинаются песнопения соловья в саду. Ладно, будем разговаривать с вами в другом месте и в другой обстановке. Константин Иванович, расстегните наручники, мы его забираем.
Выполнив его поручение я проводил их до машины и там отозвав майора в сторону поделился своими сомнениями.
— Посмотрим. — Туманно и неопределенно сказал он. — Потрясем немного, а там видно будет. Если у вас появится что — то новое, то немедленно дайте знать. Звоните даже домой. Не стесняйтесь, мы оба в этом заинтересованы.
Они уехали оставив на моей совести горечь и досаду на самого себя. Зачем я поторопился со своим звонком. Теперь я был почти уверен, в том что Зайцев имеет к этому делу такое же отношение как я к балету.
Следующим пунктом моей программы было посещение Евгении Родионовой. Жила она неподалеку и поэтому уже в половине третьего я звонил в её дверь.
Открыл мне седой, благообразный старик и сообщив, что Женечка с минуту на минуту должна прийти пригласил в дом.
— А вы кто ей будете? — Усаживая меня за стол хитро поинтересовался он. — Ухажер или просто так, знакомый.
— Просто так, знакомый её бывшей знакомой.
— Чудно говоришь. Затейливо. — Рассмеялся старик. — Ясней выражаться надо. Старый я уже, чтоб такие оборотистые речи понимать.
— Вы Таню Яремчак знаете? — Спросил я в упор.
— А как же не знать. Подружки они неразлучные, со школы еще. Знаю Таньку. Вчерась Женечка к ней в гости наладилась, а вернулась чернее тучи.
— Что такое? — Сделал я изумленный цвет лица.
— А то что Женечка полтора часа часа марафет на себе наводила, а когда пришла к Татьяне, то ей не открыли дверь. Вот ведь как бывает?
— Кто же это ей не открыл? — Насторожился я. — Может просто дома никого не было?
— А кто его там разберет, а только Женечке обидно стало и домой она пришла чернее черной тучи. А ведь часов в пять она Таня звонила и сказала, что все в порядке и она её ждет. Так — то оно.
— Ты чего это там бубнишь, папаша? Опять нарезался? — Неслышно входя в комнату подозрительно спросила статная грудастая брюнетка, но увидев меня тут же стушевалась, покраснела и словно стала меньше в объемах. — Ой, извините меня. Я думала он опять сам с собой разговаривает. Он как выпьет так и начинает вести диспут со своим вторым я. Милее собеседника ему не найти.
— Ничего страшного. Вы, как я понимаю, Евгения Родионова.
— Да, а что?
— Я хочу с вами поговорить. Вы можете мне уделить десять минут?
— Ну конечно, пойдемте ко мне в комнату, там нам будет удобнее.
— Меня зовут Константин Иванович Гончаров. — Прикрывая за собой дверь представился я. — Вам что — нибудь говорит это имя?
— Господи, ну конечно же. Вы друг Тани Яремчак, но что случилось? Почему вы вчера мне не открыли? Это же просто некрасиво, пригласить меня на вечер и не открыть дверь. — Опрокинула она на меня целый ушат обиды. — По крайней мере можно было позвонить и поставить в известность, что мое появление не желательно.
— Значит вы ещё ничего не знаете? — Задумчиво глядя ей в глаза спросил я.
— А что я должна знать. Татьяне, после вчерашнего звонить я больше не буду.
— Тут вы абсолютно правы, звонить ей больше не стоит. Телефонную линию на тот свет ещё никто не проложил.
— Господи, о чем это вы говорите? — Широко распахнула она свои черные цыганские глаза. — Объясните немедленно, что случилось?!
— Тани больше нет. Она умерла. Точнее её убили.
— Кто убил, когда убили? Вы в своем уме?
— Ее убили в собственной квартире между шестью и семью часами вечера.
— Боже мой! — Неловко села она на диван. — Как же это случилось? Кто убил?
— К сожалению этого никто не знает. Я пришел в девять сорок пять когда там уже вовсю орудовала милиция. Из их рассказов я узнал, что убили её сидящей в кресле перед накрытым столом на три персоны. Очевидно два столовых прибора предназначались для нам с вами, а третий был её собственный. Убили её выстрелом из пистолета. Пуля попала в лоб. Стрелявший сидел напротив и очевидно был своим человеком, потому что поза Тани говорила о полном доверии. Вот и все что ине известно.
— Я знаю кто её убил. — Сверкнив уголями глаз решительно заявила Евгения. — Это сделал её бывший муж Михаил.
— Сомневаюсь. Сейчас он в милиции и я слышал его показания. Нет, это не он. В котором часу вы пришли к Татьяне?
— Без двадцати девять и пытаясь дозвониться простояла на лестнице десять минут.
— Что заставило вас пробыть там так долго?
— Мне показалось, что в квартире кто — то есть.
— Нет, это просто работал телевизор.
— Теперь я понимая, что ошиблась, но тогда мне почудился голос Тани.
— Она вам вчера звонила?
— Да, часов в пять, но меня не было дома, бегала по магазинам, а когда вернулась, в семь часов, то её телефон уже не отвечал. Но отец мне передал, что все в порядке, все без изменений и она меня ждет.
— Евгения, она в последнее время делилась с вами своими тревогами или какимито опасениями? Возможно она кого‑нибудь боялась?
— Нет, мне кажется ничего такого не было. Единственное, что можно сказать, так это то, что на неё постоянно накатывал Михаил. Требовал свою долю за квартиру.
— Теперь бы я хотел задать вам вопрос весьма деликатного характера.
— Да, пожалуйста, я постараюсь на него ответить.
— Год тому назад она рассталась со своим мужем. Вы понимаете о чем я говорю?
— Нет, излагайте конкретней.
— Не может же целый год молодая красивая женщина пробыть одна. Наверняка у неё был какой — то фаворит. Вы его знали?
— Не знаю. — Немного занервничала Женечка. — Я в её личную жизнь не лезла. Были какие — то, но только особо я их не запоминала.
— Что же, она меняла их как перчатки?
— Представьте себе, да! — Зло отрезала она и сосредоточенно уставилась в орнамент ковра. — Был какой — то Славик, потом Борис, не помню. Боюсь, что в этом вопросе я вам помочь ничем не могу. О покойных говорят или только хорошее, либо вообще ничего не говорят. Мне кажется, что я вас задерживаю.
— Ничуть. — Успокоил я её. — Времени у меня предостаточно.
— Зато у меня оно ограничено. — Поднимаясь закончила она разговор.
— Что — то ты, девонька от меня скрываешь. — Подумал я садясь в машину. — Чем — то тебе поворот нашего разговора не понравился. Почему такая гладкая и душевная беседа вдруг резко оборвалась едва лишь речь зашла о бывших любовниках Татьяны Александровну? Пока не знаю, но разобраться в этом следует в первую очередь.