Не станем углубляться в дальнейшие претензии Гончарова к Тургеневу, в особенности к той части, которая касается заграничной деятельности Тургенева, якобы «передавшего» фундаментальную схему и поэтические перлы гончаровского «Обрыва» Гюставу Флоберу как автору «Госпожи Бовари» и «Воспитания чувств», немецкому писателю Бертольду Ауэрбаху, с его романом «Дача на Рейне». Сопоставительный анализ этих произведений с «Обрывом» — дело долгое и, главное, мало что доказывающее. Что касается сопоставлений романов Гончарова и Тургенева, то они неоднократно проводились. При всех оговорках исследователи так или иначе признают, что лирический талант Тургенева в романном жанре проявлялся слабее, нежели в миниатюре, и «Тургенев действительно мог нуждаться в определённом воздействии со стороны, и тогда следует признать, что лучшего образца, чем творчество Гончарова, он найти не мог».[259]
Между тем в «Необыкновенной истории» содержатся замечательные и непривычно резко для Гончарова выраженные суждения о самых важных проблемах своего времени. Ведь книга писалась не для опубликования, вернее, для опубликования после смерти. Среди этих рассуждений писателя главное место занимают государство и религия. В «Необыкновенной истории» содержатся мысли о том, что Россия переживает трудные времена. Общество русское и русский народ теряют интерес к церкви и вообще к религии. Автор пишет: «В общих понятиях людских совершается что-то странное, почти небывалое, по крайней мере, небывалое в таких размерах!»[260] А именно: происходит охлаждение «к тому, что считалось священным, неприкосновенным, необходимым, чем жило до сих пор морально человеческое общество? Анализ века внес реализм в духовную, моральную, интеллектуальную жизнь, повсюдную и неумолимую поверку явлений в натуре — вещей и людей — и силою ума и науки хочет восторжествовать над природой. Все подводится под неумолимый анализ: самые заветные чувства, лучшие высокие стремления, драгоценные тайны и таинства человеческой души — вся деятельность духовной природы, с добродетелями, страстями, мечтами, поэзией, — ко всему прикоснулся грубый анализ науки и опыта. Честь, честность, благородство духа, всякое нравственное изящество — все это из идеалов и добродетелей разжаловывается в практические, почти полицейские руководства. Сентименты — и вообще все добрые или дурные проявления психологической деятельности подводятся под законы, подчиненные нервным рефлексам и т. д.». В основе всего этого лежит религиозное охлаждение общества: «Человек, жизнь и наука — стали в положение разлада, борьбы друг с другом: работа, то есть борьба кипит — и что выйдет из этой борьбы — никто не знает! Явление совершается, мы живем в центре этого вихря, в момент жаркой схватки — и конца ни видеть, ни предвидеть не можем!