Жаль, Бухарин отказался на процессе очернить Ленина. Истерику устроил: «Ради близких, я готов погибнуть, оклеветав себя! Но такого я не подпишу! Стреляйте всех нас, но я не дам Сталину обвинить мертвого Ленина в шпионаже! Не дам и все! » А жаль...
Вот тогда «будэм строыт камунызм! » Смолчат. Вытерпят. Советский народ – терпеливый народ. Стерпели же 7-е апреля 1935 года.
(7-го апреля 1935-го года был принят Закон об уголовной ответственности всех граждан СССР, начиная с двенадцати лет, вплоть до расстрела).
евик Вышинский чиатл бы ему обвинительное заключение.ды...
И ни Алты, ни ему подобные не поднялись и не прикончили «Отца всех народов», или, хотя бы, не догадались пустить себе пулю в лоб! Они позволили себе не понять, что это такое! Проглотили и поаплодировали. Будут глотать и дальше. Будут греть ладошки бурными и продолжительными... Вот тогда и проверим, правы ли вейсманисто-морганисты с их генами и наследственным веществом! А сейчас все просто – подписывать, подписывать, подписывать...
* 14 *
- Было это в 32-м, - нехотя начал повествование Ванюша, устраивая раненую ногу поудобнее. – Мне тогда путевку дали в санаторий, в Сочи. Представляете, в стране голод, через Сочи идут на восток тысячи опухших людей. Еще бы! Коллективизация... – Он замолчал, словно снова увидел неисчислимые толпы народа, бредущих к Новому Афону, и дальше, в Грузию.
Беженцы с Украины рассказывали, что домашних животных в селах больше нет, все съедено. Коллективизацию и раскулачивание осуществляли на местах местные активисты, в основном люди неграмотные, умственно ограниченные, озлобленные. Раскулаченных выселяли из хат в морозы полураздетыми, забирали имущество и отправляли на железнодорожные станции...
-Дальше, дальше, - нетерпеливо заторопил Лев, не обращая внимания на то, как побледнел Овез. Но китаец уже завелся. Впрочем, он, кажется, нарочно лез на рожон. Хотел дать понять: вот, мол, кто мы... Знай наших. И тут уж не до телячьих нежностей.
-Островского к нам в санаторий привезли... Санаторий «Красная Москва»! – Ванюша усмехнулся. Представлялось смешным и диким, что где-то еще существуют санатории.
-Его привезли, чтобы лечить сероводородными водами Мацесты... Он уже тогда писал книгу, но об этом знали немногие... Да и трудно было поверить. Посмотришь на него – паралич, слепота, целый набор других болезней... Постарались живодеры! Часто боль такими судорогами сводила его, что женщины: санитарки, сестры, врачи заливались горькими слезами, от сострадания, от бессилия... Ведь помочь-то ему не могли... – Ванюша снова замолчал, насупившись, слушал, как Овез, побледневший и натянутый, точно струна, тихо переводил его рассказ для девушек.
-Помочь ему не могли, - повторил Лев последнюю фразу, и китаец встрепенулся.
-Да, бессильна была медицина, а вот за помощью к нему шли! Задавали вопросы, и какие вопросы! Спрашивали совета... А что он мог? Он ведь о жизни знал только по газетам, по радио, которые кричали о победах и усилении классовой борьбы. Да и логика его мышления была простой: кто враг Советской власти – тот мой враг! И он объяснял, утешал, советовал... И люди тянулись к нему, потому что без веры, без надежды жить невозможно... И был в санатории бывший боец 1-й Конной армии Гриша Поздняков. Он безуспешно лечился после тяжелого ранения, полученного в боях с белополяками под Киевом. Передвигался на костылях. В санатории пил, нередко буянил и никогда не заходил к Островскому, хотя разговоры о необыкновенном больном слушал внимательно и при этом отчаянно плевался, бормотал ругательства. Но однажды и его припекло. Он подошел, когда мы сидели на террасе и играли в шахматы.