Под горой под той зарыты мертвые тела.
Буря по лесу гуляет,
Мама родная не знает,
Где зарыты косточки сынка…
-Прячьтесь, Лева, - шепнул в шалмане Бобрищев-Пушкин. – Им ведь нужно количество…
И он побежал прятаться. А вечером вернулся в колонну. И узнал, что начальник конвоя послал на его розыски дневального. А когда тот вернулся и доложил, что Льва нигде нет, начальник втолкнул дневального в строй заключенных:
-Ты будешь за него! – буркнул простужено.
Теперь он должен жить за двоих. За себя и за того беднягу… Об этом сказал ему тем же вечером Бобрищев-Пушкин, адвокат, бывший эмигрант, потомок декабристов, угодивший в лагерь без суда и следствия из-за Маршака. Это он, прочитав маршаковского «Мистера Твистера», написал пародию в маршаковском стиле:
Дети, не верьте: все врет вам Маршак –
Мистер Твистер совсем не дурак!
Быть не могло этой глупой истории
Ни в «Англетере» и ни в «Астории»…
И оказался на Соловках. Навеки и – до смерти…
* 17 *
… Они сидели в ресторане «Метрополь». Играла музыка. Бесшумно двигались вышколенные официанты. Лилось рекой искрящееся шампанское. Блеск хрусталя. Серебристый смех роскошных женщин в вечерних платьях. Здравницы в честь Сталина за соседним столиком, где собрались большие начальники с женами – праздновали завершение (конечно же, досрочно, сверхплана!) какой-то грандиозной стройки.
Эмиль, Байзель-Барский – журналист, член польской компартии, только что вернувшийся из Европы, и двое московских журналистов – скромно выпивали под соляночку, прислушиваясь к тостам, разговорам и здравницам за соседним столиком.
Разглагольствовал какой-то толстый в сером с «искрой» импортном костюме:
-Как он мудр, наш дорогой Иосиф Виссарионович, как замечательно он готовит решения! Сначала советуется с рядовыми работниками, выясняет всю правду, а уж потом санкционирует указ государства! Мы непобедимы нерасторжимостью (он едва справился с этим, только сегодня вычитанным в «Правде» словом), связи с вождем, в этом наша сила!
-Ты чего, Сенька, как тетерев заливаешься? – спросил молодой военный в форме комбрига, качая головой. – Ты хоть знаешь, где аборты запрещаются? Только в католических странах! Там, где последнее слово за церковью! У них за аборт в тюрьмы сажают, а коммунисты поддерживают женщину, чтобы не власть, а она сама решала – как ей поступить… Кому охота нищих и несчастных плодить?
Как на грех музыка стихла, и слова молодого комбрига разнеслись по всему залу. Толстый побледнел, грохнул кулаком по столу, резко поднялся (все посетители ресторана сделали вид, что ничего не видят и не слышат, оркестр, спасая всех и себя, заиграл какой-то фокстротик.) Но, заглушая визгом шум, толстяк заверещал:
-Да ты что? Неймется?!
-Всех этих людей, - пророчески заметил Денисов – журналист, написавший в голодном 31-м статью «Людоедство и демпинговые цены» о жизни в деревне, за что и отсидел три года. – Всех этих людей заберут, и нас с вами…
-Будем говорить на отвлеченные темы! – нашелся Байзель-Барский (большой юморист!) – Слушайте новый анекдот из Германии. Гитлер устроил головомойку Геббельсу: почему так мало новых членов партии? Геббельс объявил по радио:
Каждый неариец будет признан арийцем, если вовлечет в партию пять новых членов! Каждый национал-социалист, привлекший в партию десять новых членов, получает в министерстве пропаганды справку, что в партии никогда не состоял…
Итог анекдота таков: ночью забрали всех четверых (пропаганда фашистского строя!) На Лубянке, в камере, встретились с теми, из-за соседнего столика...
… Эмиль усмехнулся, легко поднялся с земли. Бегом спустился с холма, чтобы помочь Назару собрать овец – вечереет, пора домой…
* 18 *
Секретаря партячейки товарища Каррыева на месте не оказалось. Подслеповатый счетовод, сидевший в правлении и отстукивавший на счетах количество гектаров, центнеров, килограммов, рублей и трудодней, проскрипел, что все на собрании в клубе. Из Ашхабада приехали какие-то важные люди, будут говорить.
Овез кинулся в клуб. Нельзя терять времени. Никак нельзя…
В недавно законченном, еще полусыром, битком набитом помещении клуба – не продохнуть. Даже вдоль стен стояли люди. В проходах дежурили комсомольцы, напялившие для важности красные повязки с полустершейся надписью: «дежурный». Одному – длинному, худому Вепа – красной повязки не хватило, он нацепил белую с красным крестом.