Тауло надел очки, подал бумаги, объясняя, что идет в поисках американских китобойных судов, по просьбе их консула в Японии, для продажи продовольствия, полагал, что американский флаг гарантирует безопасность.
– Есть ли на судне люди кроме команды?
– Нет...
Матрос Тунчжинг – гонконгский китаец, считавший себя англичанином и произносивший свою фамилию на английский лад, молча стоял в дверях рубки позади Тауло и уже несколько раз подмигивал офицеру, как бы показывая при этом куда-то вниз, словно желал сказать, что там кто-то есть.
– Откройте люки! – велел офицер, выйдя из рубки и обращаясь к своим людям.
Тунчжинг удовлетворенно кивнул головой и отошел в сторону.
Матросы подняли крышку. Офицер заглянул в люк.
– Эу! – неподдельно изумился матрос с нашивками и, отступив шаг, перекинул карабин на руку.
– Так вот кто здесь! – воскликнул офицер и взглянул на растерянного Тауло.
По палубному настилу в трюме сплошной массой теснились люди. Матросы навели ружья на люк.
– А ну, выходите все! Кам, кам аут! – сказал английский матрос с нашивками на плече, смотревший и сам испуганно.
Матросы стали подыматься из трюма на палубу. Они жмурились от солнца.
– Кладите оружие! – предупредили по-русски. Есть у них переводчик.
Но оружия ни у кого не было – все брошено в трюме; все подымались разоруженными.
Офицеров просили отходить в сторону. Матрос с нашивками считал и записывал. Люди все шли и шли.
Поодаль, наведя карабины на пленных, стоял целый строй британских матросов.
«Первый враг, которого я вижу в эту войну!» – печально подумал Алексей Сибирцев.
– Ваше оружие, – обратились к нему.
– Я не имею.
– Что вам? – обернулся офицер к подошедшему лейтенанту Мусину-Пушкину.
– Я командую экипажем погибшего корабля «Диана», – заговорил Пушкин на французском. – Согласно международной конвенции о терпящих бедствие на море, вы не вправе задерживать нас. Вы видите – мои люди безоружны...
Английский лейтенант с жесткими русыми усами на сильно загоревшем с редкими морщинами лице молчал – кажется, не понимал французскую речь.
Николай Шиллинг перевел по-английски.
– Я не веду никаких переговоров, – ответил офицер. – С этого момента вы пленные.
– В таком случае я должен говорить с вашим командиром, – сказал Пушкин.
– Ждите.
– Сто пятьдесят шесть... сто пятьдесят семь... – считал матрос у трапа.
Поднялся Петр Елкин, красный как рак, решительно и быстро прошагал к борту, вздохнул и с размаха выбросил в море кожаную сумку с грузом, как персидскую княжну. К нему кинулись двое английских матросов.
– Полегче, полегче, – запальчиво заметил Елкин, показывая взглядом на свои офицерские эполеты.
– Что он выбросил? – с беспокойством спросил офицер. Он приостановил движение у люка. – Что вы выбросили?
«Чего они боятся?» – раздраженно подумал Сибирцев.
– What is the matter to you? – со злом и насмешкой ответил он. – The letters of his sweetheart![7]
Лейтенант вгляделся в Алексея и отошел. Можно было понять как совет или предупреждение не осложнять дело дерзостями.
Уже двести! Сколько их еще там? Каков груз продовольствия доставлял немец под чужим флагом.
Когда трюм опустел и вся масса матросов столпилась на палубе, лейтенант переписал фамилии офицеров и Гошкевича.
Старшие матросы осматривали трюм, ощупали некоторые, из тюков, велели поднять наверх ящики Гошкевича и Елкина. Лейтенант попросил открыть их. Потом, обращаясь к Шиллингу, сказал, что шлюпка сейчас отходит. Пушкин взял с собой Сибирцева и Шиллинга.
«Барракута», с ее большими пушками на носу и корме и с высокой трубой, выглядела все значительнее по мере того, как приближалась. У борта большого парохода еще более чувствуешь свое униженное положение. Быстрая и опасная, как хищная рыба барракута, виденная не раз в южноамериканских аквариумах, – так сейчас представлялось неприятельское судно до смерти уставшему Алексею. Все эти дни на «Грете» офицеры спали в одной каюте вповалку. Матросы – в трюме и на палубе, где по ночам начинало веять холодом еще не согревшегося северного моря; ели кое-как, всухомятку; у Тауло не было порядочного камбуза, на бриге не хватало воды.
Командир «Барракуты» лейтенант Артур Стирлинг оказался очень молодым человеком при палаше, кажется, сверстник Алексея. Он с короткими усами и коротким козырьком форменной фуражки, посаженной как по ватерпасу, похож на лейтенанта Гибсона, производившего досмотр и взявшего «Грету».
– Я – старший офицер фрегата «Диана», – представился Пушкин. Он все объяснил.