Старик был неопрятен, неприветлив, болтлив.
— Я не знаю и знать не хочу, с кем вы имели дело, — говорил он, расхаживая по комнатенке. — Видимо, школа Михайлова. Адрес вы, конечно, назвать откажетесь, да я и сам не захочу знать. Нагнали они на вас страху, нечего сказать, да и то — поди представь кого другого на вашем месте… В общем, берите. Принесете через неделю, вам должно хватить. Если вам покажется, что это все теория и к практике не имеет никакого отношения, — ничего не получится. Если сумеете сделать выводы — может быть, найдете варианты. Почему, кстати, вы не хотите еще раз пойти к нему?
— Он мне уже все сказал, — ответил Баринов. — Я думал, вы больше знаете.
— Конечно, знаю, — сказал старик. — Знаю, что судьба умнее нас, и она бы сама распорядилась. Имманентность — второе следствие, первый подпункт — предусматривает, что каждый получает столько, сколько может вынести. Тут, конечно, терминологические трудности, и я лично с этой формулировкой не согласен, — звучит жестоко, — но суть верна, и, ежели бы жизнь вашего друга была в настоящей опасности, вы могли бы почувствовать это заранее. Судьба, друг мой, она все предусматривает. Весьма возможно, что у вас было спасение, да он не заметил или говорить не захотел. Вы бы друга вашего отправили к тому специалисту, — он бы его, может, предупредил…
— Не могу, — сказал Баринов. — Как я ему объясню, что он должен туда пойти? Раскрою все? Он с ума сойдет, он такой…
— И покинуть эту вашу невесту вы никак не можете?
— Не могу. Это и меня добьет, и ей жизнь поломает.
— Вот ведь вы какой. Ладно. Через неделю я вам сам позвоню, чтобы забрать документы. Сюда вам больше приходить не следует. Тот ваш молодой объяснил бы как-нибудь уклончиво, а я прямо скажу: нельзя с вами сейчас много общаться. Аура у вас плохая, соприкосновение может все мои карты спутать. Квартира все это чувствует, так что на квартиру больше не приходите, еще заразите. Встретимся где-нибудь в метро или на работе вашей. Извините, мне пора укол делать, сейчас сестра придет. Давайте, давайте скоренько.
Баринов ушел, не спросив о гонораре. Старик бы и не взял, боясь заразиться, видимо, даже от его денег.
«…Судьба слагается из ситуаций выбора, жертвования одним ради другого. В этом смысле фатумология — наука об отказах и платах».
«Развернутые ответы на все четные вопросы анкеты прибавляют по пять очков к цифре, откладываемой на оси ординат; все краткие ответы на нечетные вопросы вычитают три очка из цифры на оси абсцисс».
«Наложение всех трех карт дает итоговый результат. Совпадающие точки и линии следует выделить, несовпавшие отмести как маловероятные».
«Лемма 16. Каждая линия имеет не менее трех вариантов развития, что следует из теоремы Бергсона».
Здесь Баринов вздрогнул.
…Была одна версия — так себе версия, правду сказать, с ничтожным процентом вероятности, но почему-то Баринов за нее ухватился, потому ли, что Малахов выбрал именно ее, потому ли, что и сам он; слушаясь шестого чувства, прослеживал ее с болезненным упорством. Именно по ней все у Дунского выходило особенно плохо. Болезнь, несчастный ли случай — обстоятельства не уточнялись, но кривая круто шла вниз, на нее наползало темное облако, и Дунский исчезал из карты — отчасти по собственной вине, потому что всю жизнь притягивал мелкие пакости и наконец их количество перешло в качество, отчасти из-за какого-то события, которое Баринов долго вычислял и наконец вычислил.
Дело было в том, что вскоре после женитьбы Баринова по дурацкой цепочке совпадений, уравновешиваний и выборов исчезала Сова. Она бросала Дунского через неделю после того, как Баринов возвращался с Иркой из свадебного круиза Москва — Тверь — Москва. С уходом Совы у Дунского начиналась темная полоса.
По другим версиям Дунский выправлялся, обрастал жирком, печатался. Но все пока шло по этой, третьей. Он уже позвонил Баринову с просьбой о деньгах, и Баринов, боясь новых контактов, отослал деньги с Иркой, хотя сам сидел без копья, потому что ради ученых занятий взял отпуск за свой счет.
Именно эта, третья версия почему-то работала исправнее всего, но и у нее должно было найтись спасительное ответвление, и Баринов это ответвление нашел.
Дело было ночью. Сами собою предполагались дым сигарет, больная голова, беспокойно спящая Ирка. Баринов сидел за столом, вычерчивая одну и ту же утомительную, неумолимую кривую, как вдруг забрезжила некая точка, спасительный поворот, робкое пересечение с еще одной невесть откуда взявшейся черточкой. Именно эта черточка меняла все дело: Дунский отделывался безденежьем, четко рисовавшимся на координатной сетке, Баринов оставался с Иркой, а через два года или около того, его, бариновская, линия пересекалась с жирной чертой, обозначенной на всех трех схемах, и сливалась с ней еще на два года, после чего шла себе ровненько, с периодическими вспышками творческой активности.