— Будешь работать на этом. Все! — резко сказал мастер и, повернувшись, пошел.
Не успел Семен приглядеться к станку, а из дальнего угла уже слышался смех ученика Петьки — паренька в красной рубахе.
— Ко-му то-чить?..
Семен наклонился к станку. Только бы Нина ничего не услыхала. Посмотрев через плечо в глубину цеха, он увидел ее кумачовую косынку. Нина не оборачивалась, и Семен отправился разыскивать бригадира — Федю Стропилина. Тот наладил станок, попросил Алексея Петровича проверить. Оставшись один, Семен наклонился к резцу, следя за первой стружкой. Вскоре он понял, что просчитался в замере.
Дело оказалось не таким легким, и Семен начал досадовать на себя. Зря поторопился, нет еще навыка… Ему казалось, что и звук металла был не такой, каким вообще должен быть, и сам он стоял не так, — слишком уж согнув плечи, и резец шел нетвердо… О чистоте работы Семен не думал — куда там! Он вспотел и перемазался больше обычного, а справился к перерыву только с тремя деталями. Едва заслышав гудок, он выбежал из цеха, чтобы не встретиться с Ниной.
Петька тотчас же подбежал к станку и крикнул Бабкину, которому он теперь подвозил детали:
— У точила три штуки лежат… наработал!
— Дождешься ты, паря, затрещины, либо чего худшего, — предупредил Бабкин.
— Я точильщика не боюсь. А ты остерегайся, чтобы он у тебя деталь не упер для полного счету.
— Он точильщик, а ты «Дрогаль — подай деталь!» — засмеялся Бабкин. — Как раз компания.
Боялся Семен и встречи с Леоновым. Он понимал, что станок дали ему с ведома начальника смены.
Николай сидел в это время над графиком работы, постукивая линейкой по столу, и думал о надвигающемся вечере, о том, что после памятного разговора в парке прошло около месяца, что он не видел Нади и не хотел ее видеть. Начинало темнеть, но он знал, что если зажжет лампочку, то долго еще не уйдет отсюда, и потом попросту был противен этот желтоватый лимонный свет.
Вдруг лампочка зажглась сама собою.
Николай и не заметил, как в конторку вошли и остановились у порога Федя Стропилин и Женя.
— Чего это вы в темноте, Николай Павлович? — удивился Федя. — Мы пришли благодарить вас: Женя с завтрашнего дня — в техническом отделе!
— Да я тут при чем? Я только сказал в конторе. А вообще… поздравляю!
Надо было сказать еще что-то, но тех незначащих слов, какие принято говорить в подобных случаях, не находилось. Федя и Женя пришли не вовремя. Откуда им было это знать, что своим приходом они наведут начальника смены на грустные размышления.
Едва они ушли, Николай снова взялся за график, но ему снова помешали. Пришел Аркашка. Только один вид его развеселил Николая:
— Голову выше!
Аркашка улыбнулся.
— С чем пожаловал?
— Прошу отпустить на учебу, в институт… В Уралоград хочу.
— С чего это вдруг?
— Отпусти, Николай, — просто сказал Аркашка и взял Леонова за рукав. — Отпусти. Теперь я совсем не смогу в мастерских работать. Ты меня понимаешь? Тем более прошусь на учебу… Помоги!
— Аркадий, давай поговорим серьезно…
— Не могу, не буду… ты меня с детства знаешь.
— В том и дело. Жаль мне… Надо себя в руках держать! — Николай неожиданно стукнул кулаком по столу. — У других, может быть, еще хуже. А ничего… живут. Ты даже ни разу не поговорил с ней, не проводил до крыльца. Разве она сказала тебе когда-нибудь на прощанье: «Приходи, ждать буду!» Нет? Так чего ж ты в самом деле? Выдумал сам и страдает! Иди к черту! — Николай притянул к себе Аркашку, потрепал его и подтолкнул к двери: — Ступай! Тете Клаше привет!
— А ты все-таки подумай, — тихо сказал Аркашка.
— Подумаю! — весело пообещал Николай.
Давно уже работала вторая смена; Николай решил выйти в цех, толкнул дверь, зажмурился от резкого света и, спускаясь по лестнице, плохо видел, что делается внизу. Попав в первый пролет, он вспомнил о Семене Пушкареве и невольно повернул к «точилу», с улыбкой думая о цеховой шутке. К его удивлению, у «точила» стояла Нина. Он коснулся ее плеча.
— Вот не ожидал!
Ее круглое личико покраснело, глаза блеснули слезами. Она прикусила губы и наклонила голову. Николай растерялся.
— Что с тобою?
Давно знакомое ему серенькое платье показалось очень бедным, а косынка — выцветшей и потрепанной. Он взял девушку за руку, но, боясь, что она расплачется, отпустил и произнес как можно строже:
— Чего молчишь?