— Порыбачить — другое дело, — заметил как-то старик литейщик. — Люблю, когда свежая рыбка в садке трепыхается.
— А рыбы здесь много, — подтвердил Пашкин отец.
— Рыбу издали приметить можно, — сказал старик. — Проходил нынче, вижу — наволоки чаек полны. — И повернулся к ребятишкам: — Чайка — птица прожорливая, запросто летать не станет.
Подошли к огоньку бабы.
— Хорошо нынче пограбили? — спросил старик, отгоняя шапкой дымок. — Успеть бы до дождя…
— Ничего, — кивнула головой сутулая старуха, — успеем. На прошлой неделе подождело, да опять времечко выдалось.
— Ровно, сивер будет, облачка заходили, — глядя на небо, уже более прямо высказал свою тревогу старик.
— Под вечер воронье раскричалось, быть погоде, — возразил Пашкин отец.
— У нас нынче всю рожь градом убило, — тяжело вздохнула чужая баба, забредшая на огонек.
И все замолчали.
Старик недаром тревожился. Во вторую половину страды начались дожди. Беспрестанный неотвязчивый сеногной лил день за днем.
«Обманули красные муравьи», — с грустью подумал Алеша.
За дождливым летом надвигалась голодная зима.
В октябре, перед самым рекоставом, от тяжелой ли жизни или от чего другого, мамка бегала топиться. Но ее вытащили.
Разметавшись в бреду, она что-то бормотала, потом вдруг подзывала Алешу, говорила строго, словно приказывала, блестя черными глазами: «Я умру, а ты по мне слезиночки не капни». Когда же Алеша забивался в угол и начинал боязливо оглядываться, она успокаивала: «По себе слышу, что не помру». Надолго замолкала, прислушивалась, отворачивалась к стене и отправляла Алешу на улицу: «Ходи, да дом помни!»
Мать мучилась, не знала, что про нее говорят. А знать хотелось.
Говорили про нее разное.
Дровосушки, собравшись в будке на рудном дворе, сначала повздыхали сочувственно, а потом заспорили.
— Побьется, побьется, да и вывернется! — сказала одна без жалости.
— Кто ветру служит, тому дымом платят, — сдержанно рассудила другая.
А третья выпалила прямо:
— Стыдобушка! У ней ночью окно разбили.
— Язык у тебя, что колокол, — остановила ее старшая дровосушка, соседка Пологовых. — Все колоколишь, все брякаешь. Это у нас ребятишки снежком стекло вышибли. А ты плетешь на Марью. Не греховодна баба-то.
— А чего же тогда с мастером спуталась? Дивно мне!
— Дивно тебе! Неуверливая! У тебя все ладно: сын кормит, а дочь обряжает.
Когда мать появилась на заводском дворе, кто-то из работниц, не стыдясь, громко сказал:
— Идет-то как: вся головушка висит!
Мать подняла бледное худое лицо:
— Или я вам не больная — сердцу не близкая?
Никогда еще так плохо не жил Алеша. Зимою мамка часто болела. А зима была лютее прежней. Снег за ночь нападал такой, что поутру Алеша едва огребался; случались такие морозы, что на заре соседи стучали в окна: «Живы ли?» Часто приходилось Алеше пробираться через пролом в заплоте на заводский двор и воровать дрова. Мать наказывала христа ради быть осторожнее: у старика сторожа целая свора собак. Он помнил наказ матери, но в жизни часто случается так: от чего бережешься, того и не минуешь. Однажды кудлатая, рыжая, самая злая собака схватила его за штаны и придержала, пока остальные с лаем не запрыгали вокруг.
— Чьих ты родов, чьих городов? — спросил Алешу сторож, откидывая воротник тулупа и открывая худое скуластое лицо и редкую киргизскую бороденку.
— Я дальний… в гости сюда приехал.
— Ты вот что, парень, — сурово заговорил старик, — неладно поступаешь: воруешь да еще и врешь… придется тебя в контору свести.
— Мамка у меня больная, — захныкал Алеша, — а в избе холодно…
Старик переложил ружье с руки на руку и прищурился:
— Врешь ведь?
— И не вру! — перестав хныкать, зло сказал Алеша. — Вам, небось, не холодно — в тулупе-то. Да и дров запасено, бери — не хочу!
— Верно, — согласился старик, разглядывая рваную Алешину шубенку и потертый заячий треух. — Ты вот что… знаешь, где рабочий барак? Найди там Дарью, поломойку, да скажи, что Федотыч велел дров дать… Бери сколь унесешь… Ступай! Живой рукой сбегай…
— Спасибо, дедушка!
— Благодарить после будешь, когда мамка поправится… Я ведь ее знаю! Дровосушка она, еще в пруду топилась… Угадал? Ну, беги!
Алеша так быстро нырнул в пролом забора, что собака не успела схватить его за ногу.
Думал, что тетка Дарья не поверит. Но она поверила с первого слова. Даже помогла класть промерзшие до звона дрова в пестрядинный мешок.