— Все спишь!
— А ты все бродишь, — в тон ему ответила Надя.
— Какие сны без меня видишь?
— Самые глупые.
— А не снится ли тебе какой-нибудь мальчонка или хотя бы девчушка… такая махонькая…
— Ой, что ты, Коля!
— Почему — «ой»?
Николай наклонился к ее лицу.
Отодвигаясь и замечая, как постепенно пропадает веселость мужа, Надя сказала, виновато улыбаясь:
— Рано еще, Коля…
Николай задумался. Года два назад, идя вечером с завода, он увидел на углу продавца со связкой разноцветных воздушных шаров. Их быстро раскупали. Николай помедлил, словно подумал о чем-то, и хотел уже пройти дальше, но потом все же купил зеленый шар и решил подарить его чужому сыну, раз не было своего. Он поехал к Пушкаревым. Быстро взбежал по лестнице, представляя, как обрадуется Нина и как Семен скажет немного грубовато, что не стоило из-за этого делать крюк. Николай постучал. Никто, не открыл. Он постучал еще и, подождав, медленно сошел вниз. Шар едва не запутался в перилах лестницы. Он рванул шнурок и вышел на улицу. Того радостного чувства, которое привело его сюда, уже не было… Домой он пришел довольно поздно и тут только вспомнил, что собирался прийти пораньше. Надя, как обычно, ждала его. А он пришел растерянный какой-то, неловкий, из кармана торчала веревка и обрывки чего-то зеленого. Она не сразу поняла, что это детский воздушный шарик. Сперва засмеялась, спросила — откуда, а когда узнала, то перестала смеяться и, отступив, сказала: «А я думала, ты пораньше придешь…»
Вспомнив теперь эту давнюю и нелепую историю с шаром, Николай растерянно проговорил:
— Рано, значит… Рано…
И отвернулся.
…Прошло несколько дней.
Тягостное необъяснимое чувство мешало Наде работать. Статья о новом опыте загрузки печей оставалась пока не законченной. Надя успокаивала себя тем, что не все проверено, что Локтев должен провести еще несколько смен. А сама понимала, чего ей не хватает: внутреннего спокойствия. Случайная встреча с Плетневым окончательно выбила ее из колеи.
Плетнев не удивился ее подчеркнутому спокойствию, почти безразличию, спросил, как она живет, и тут же подсказал:
— Впрочем, как можно жить в золотой упряжке?!
— А вы до сих пор на свободе?
— Не иронизируйте! Я мог бы давно попасть в эту упряжку. Но хочу одного: чтобы женитьба не превратилась в исполнение долга перед человечеством, если так можно выразиться. У каждого — я не знаю, было ли это с вами? — у каждого есть воспоминание, которое не дает покоя. Кажется, что эта первая любовь была именно той настоящей, которую и следовало пронести через всю жизнь… Скольких бы я женщин ни встречал — все не то… Она, первая, не дает видеть достоинства в других, как бы стоит рядом со мною и смотрит: хороши ли?
— Вы смешной, Василий Григорьевич.
Этого-то, казалось, только и нужно было Плетневу.
— Да, я действительно смешной: у меня увели жену, и я не сказал ни слова. Еще бы не смешной!
Надя остановилась. Плетнев, видел ее всю перед собой так, как видят впервые, — близко и далеко. Он наклонился к ней, но вдруг отскочил — настолько неожиданной и сильной оказалась пощечина.
Домой Надя пришла заплаканная.
Она не предполагала увидеть Николая, и теперь, пряча глаза, незаметно вытирала платком глаза.
— Что с тобой, Надя?
Одного этого вопроса было достаточно, чтобы, едва успокоившаяся, она расплакалась, сильно, безудержно.
— О чем ты? — тревожно и настойчиво спросил Николай.
— Я говорила тебе… говорила, что еще рано… еще рано иметь ребенка… Я неправду сказала. Просто не могу, это из-за той… из-за операции…
Николай крепко обнял ее, хотя ему сделалось очень тяжело.
— Ты в больнице была? Советовалась? — сказал он, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Откуда знаешь?
— Нет, не была. Я и так знаю. Давно знаю.
Она не могла никак успокоиться. Николай взял обеими руками ее голову, провел по волосам, хотел взглянуть в глаза. Но Надя прятала взгляд.
Когда наконец она перестала плакать и утихла, Николай, затаивая в себе душевную боль, посоветовал непременно побывать у врача, узнать, расспросить.
Он вспомнил, как приходил когда-то к ней в больницу, и, чтобы сейчас развеселить, сказал:
— Лицо у тебя было испуганное, смешное…
— Да, — согласилась Надя. — Я не ожидала тебя… И, знаешь, ты мне тогда совсем другим показался. Совсем другим…
— А каким? — с болезненным интересом спросил он.
— Я и сама не знаю каким…
Ее смущение показалось Николаю странным. Он подумал, что, может быть, именно тогда Надя и полюбила его, но стесняется сказать об этом теперь. Он решил помочь ей и, ласково обнимая, с трудом подсказал: