Туго был набит вещами самодельный дорожный сундучок, но для такой книги место в нем нашлось.
— Что это у тебя за священное писание? — спросил однажды Бабкин. — Философия! Ты бы лучше техническими расчетами занялся, чертежи посмотрел бы. А то у тебя сегодня не очень ладно получилось.
Это была правда. Николай едва не запорол деталь. Если бы не Бабкин, попал бы в бракоделы.
— Орел! — продолжал издеваться Бабкин. — Прямо с философского камня начал… Начни-ка лучше с фундамента, с того камня, на котором твой станок стоит, а потом поднимайся повыше, изучи все до последнего винтика, тогда и возносись в заоблачные высоты.
— Сам-то ты часто за расчетами сидишь?
— У меня талант! Я и так в своем деле до высшего разряда дойду.
В дверь постучали.
— Антре?!
Вошла розовощекая толстушка в белой кофте и синей сборчатой юбке.
— Ой, да ты не один! — сказала она, чуть краснея и взбивая высоко подстриженные рыжие волосы.
— Как это не один?
— А вот молодой человек…
— Это не человек. Это философ.
— Правда? — заулыбалась девушка. — А я думала…
— А ты поменьше думай, Фанечка!
— Не мешай заниматься, — сказала толстушка, стараясь обратить на себя внимание Николая. — Между прочим, в нашей комнате тоже есть одна такая, все с книгами, все с книгами… романы читает. То-о-олстые! Надей зовут. Недавно с мраморских разработок приехала. Из Орел-городка.
Николай промолчал и еще ниже склонился над книгой.
— Пошли, Фаня, — сказал Бабкин, толкнув ногою дверь. — Адью!
Однажды Николай зашел к Алексею Петровичу рассказать о делах, узнать новости. Алексей Петрович сказал, что тетя Клаша требует выписать ее поскорее в Кремнегорск, но идти жить в барак не хочет, а советует купить домишко в старом поселке за Орлиной горой.
— Что же это получается? — нарочито сокрушался Алексей Петрович. — На новой стройке плесень разводить! Да и лето на исходе, скоро осень пожалует, а там зима… куда к черту! Лучше мы это дело по весне спроворим. Верно, Кольчик?
В конце августа Алексей Петрович получил неожиданную телеграмму из Громкой. С трудом — от волнения — понял он ее смысл: дядя Кузьма при смерти, просит приехать. Телеграмму послала дочь старика Наталья.
Начальнику строительства Алексей Петрович сказал, что умирает отец.
Разве он солгал?
Противоречивые чувства волновали его. И жалость к дяде Кузьме, и горечь при воспоминании о далеком детстве, и человеческое, не заслуживающее осуждения любопытство.
Отец… Он выговорил это слово с трудом — оно едва не задушило его слезами. Не ожидал он, что так заколотится сердце…
Начальник строительства Нечаев, он же и директор будущего завода, широкоплечий, бритоголовый («Крепкий орешек» — говорили про него на стройке), произнес в раздумье:
— Отец… Жаль. Очень жаль… Что ж, надо ехать.
Алексей Петрович молча вышел.
В Громкую приехал он ранним утром.