Порт приписки большинства — Ленинград. У одного видел на корме: Таганрог. Их близнецы приписаны к волжским портам, но при надобности многим из них морские дороги тоже не заказаны. Ведь в сущности, как я уже говорил, Волга исподволь приучает экипажи своих крупных судов к ощущению моря чуть не в каждом обычном рейсе.
По морям, по волнам…
Идем за Казанью широчайшим плесом.
Фарватер держится правого берега, высокого, обрывистого. Зеленый дебаркадер укрылся в заливчике. В стеклах бинокля пляшут буквы "Антоновка". Кажется, будто от самого названия пристани — аромат крепкого осеннего яблока. Вон и сады по взгорью.
Чем ближе бывшее устье Камы, тем круче берег. Вздымаются уже и настоящие утесы, почти отвесные, с черными дырами пещер возле самой воды. Ветер гонит волну, она летит в темные провалы, чтобы тотчас схлынуть назад. Миновали скалистую стену, снова открывается долина, приветливая и ласковая, с дорогой, полого взбирающейся в гору, и опять яблоневые сады по солнечному склону, а выше — пирамиды путевых знаков, видимых за много километров.
Бывшее устье Камы бывалые люди издали узнают по светлому массиву горы Лобач. С вершины ее сорвался огромный камень удивительно правильной формы — готовая основа для монумента на любой городской площади. Только как перевезти такую громадину? А дальше еще и еще глыбы, уже не такие огромные, но все же внушительные. Лобач упрямо выдвинулся навстречу штормам. Они здесь свирепые, особенно под ледостав, волны подмывают берег. Вот и платит Лобач дань морю.
Выходим в открытый простор.
Сегодня ветерок так себе, слабенький, но все равно начинает качать. Противоположного берега не видно, га вода сливается с серым небом. "Ермак", который тянет здоровенный плот, вызвал на помощь еще один буксир. Волна подкатывается под плот, он кажется живым, колышется, ходит ходуном, послушно выгибая спину.
И не только Лобач уступает напору моря. В одном месте — оползень. Будто скальп сняли с приморского склона, обнажив красную глину. Поверхностный слой сполз к воде вместе с лесом, деревья торчат в разные стороны. Я видел нечто подобное на притоке Енисея, Подкаменной Тунгуске. Там это шуточки вечной мерзлоты, оттаивающей в особенно жаркое лето на глубину большую, чем обычно. Здесь — подпочвенные воды и сильный подмыв от постоянных набегов волн. Сколько уже лет Куйбышевскому морю, а сюрпризы не кончаются. Нарушенное равновесие дает себя чувствовать и два десятилетия спустя.
Но ведь река в ее естественном состоянии тоже крушит берега в половодье, подмывает яры, переносит массу песка, громоздя мели. В старой волжской хронике достаточно катастрофических наводнений и более грозных оползней, чем нынешние. Был же случай, когда в воду сползла, обрушилась большая часть древнего Печерского монастыря.
Теперь на Волге много спорят о морях, пытаясь выяснить, где кончается "хорошо" и где начинается "плохо". Споры идут, так сказать, на разных уровнях. Я слышал на палубе туристского теплохода твердое, категорическое суждение:
— Испортили Волгу!
Это говорил, судя по всему, знаток и ценитель природы, человек начитанный: он ссылался на классиков волжского пейзажа, живописцев слова и кисти. Моря, по его словам, "снивелировали" Волгу, сделали ее монотоннее, однообразнее, скучнее. Я скромно заметил, что тут, мол, была необходимость, что не единым пейзажем жив человек, что нужна ему и надежная водная дорога, и дешевая электрическая энергия.
— Да? — иронически прищурился он. — Энергия? Вон сколько земли затопили, а все равно по берегам тепловые электростанции возводим. Возьмите Конаковскую, Костромскую.
Будем откровенны: мы поостыли сегодня к плотинам и водохранилищам. Странными, даже, пожалуй, нелепыми кажутся еще сравнительно недавние восторги по поводу того, что рукотворное море разольется на столько-то километров. Теперь, узнав о закладке новой гидростанции, ревниво прикидываем: позвольте, ведь придется вырубать леса, под воду уйдут луга, пашни, поляны?
Однажды на встрече ученых и писателей мой молодой коллега заявил в запальчивости, что сооружение каскадов, подобных волжскому, — ошибка, насилие над природой, чуть ли не близорукость технократов.
Я слушал и думал: но ведь он не знал, не помнил Волгу такой, какой она была всего три десятилетия назад. Не слышал неумолчного скрежета расставленных всюду землечерпалок, дни и ночи расчищавших фарватер среди бесчисленных мелей и перекатов. Не мог зацепить памятью вполнакала горевшие лампочки на маленьких пристанях. Не застал деревянных мельниц захудалого жигулевского сельца Отважного — как раз на его месте высится теперь здание гидростанции имени В. И. Ленина.