— Донья Крус, я хочу сделать вас счастливой, — мягко ответил Гонзаго, — счастливой и могущественной.
— Сперва сделайте меня свободной! — вскричала взбунтовавшаяся пленница.
Гонзаго пытался успокоить ее, а она только повторяла:
— Я хочу быть свободной! Свободной! Свободной! Больше ничего мне не надо! — Но тут же, следуя потоку своих взволнованных мыслей, она заговорила о другом: — Нужен ли мне Париж? Да, но Париж ваших обещаний, шумный и блистательный, такой, каким я его предугадываю, сидя в своей темнице. Я хочу выходить, хочу, чтобы меня видели. К чему мне мои драгоценности в четырех стенах? Взгляните на меня! Вы хотите, чтобы я извела себя слезами? — Внезапно она звонко рассмеялась. — Взгляните же на меня, принц! Я уже утешилась. Я больше никогда не буду плакать, я буду всегда весела, но пусть мне покажут Оперу, которую я знаю только по названию, пусть мне покажут праздники, балы…
— Донья Крус, — холодно прервал ее Гонзаго, — сегодня вечером вы наденете самые дорогие свои украшения.
Она подняла на принца недоверчивый и заинтересованный взгляд.
— Я повезу вас, — продолжал Гонзаго, — на бал к его высочеству регенту.
Ошеломленная девушка не знала, что сказать.
Ее выразительное личико побледнело, потом порозовело.
— Это правда? — выдавила она, еще не веря.
— Правда, — подтвердил Гонзаго.
— Значит, вы сделаете это? — воскликнула она. — О, тогда я прошу у вас прощения за все! Вы самый добрый человек, вы мой друг!
Она бросилась ему на шею, а потом принялась скакать как безумная, тараторя при этом:
— На бал к регенту! Мы поедем на бал к регенту! Даже сквозь толстые стены, сквозь холодный пустынный парк, сквозь запертые окна до меня долетали слухи о бале у регента, и я знала, что там будут чудеса. И я увижу этот бал! О, спасибо, спасибо, принц! Если бы вы знали, как вы прекрасны, как добры! Бал ведь будет в Пале-Рояле, да? О, я умираю от желания взглянуть на Пале-Рояль!
Донья Крус стояла в другом конце комнаты. Одним прыжком она оказалась рядом с Гонзаго и опустилась на колени на подушку у его ног. Положив обе руки на колено принца и пристально глядя на него, она крайне серьезно осведомилась:
— В каком туалете я буду?
— На балах при французском дворе, донья Крус, — объяснил Гонзаго, — есть нечто, что оттеняет и подчеркивает красоту лица куда сильней, чем самый изысканный туалет.
Донья Крус попыталась угадать.
— Улыбка? — спросила она, как ребенок, которому задали простенькую загадку.
— Нет, — ответил Гонзаго.
— Изящество?
— И улыбку, и грациозность у вас не отнять, донья Крус, но того, о чем я говорю…
— У меня нет. Но что же это?
Гонзаго медлил с ответом, и она нетерпеливо бросила:
— Вы дадите мне это?
— Дам, донья Крус.
— Но что же это такое, чего у меня нет? — настаивала кокетка, одновременно торжествующе глядясь в зеркало.
Разумеется, зеркало не могло ответить на вопрос вместо Гонзаго.
Гонзаго произнес:
— Имя!
Донья Крус рухнула с вершины ликования. Имя! У нее нет имени! Конечно же, Пале-Рояль — это не Пласа-Санта за Алькасаром. Тут не будешь плясать под баскский бубен в поясе из фальшивых цехинов на талии. Ах, бедная донья Крус! Гонзаго сейчас пообещал ей, но обещания Гонзаго… И потом, как дается имя? Правда, принц, похоже, решил пойти ей навстречу и разрешить ее недоумения.
— Дорогое дитя, если у вас не будет имени, — заговорил он, — вся моя нежная дружественность к вам окажется бессильной. Ваше имя всего-навсего было потеряно, и я нашел его. У вас славное имя, одно из славнейших во Франции.
— Правда? — воскликнула девушка.
— Вы принадлежите к могущественному семейству, — торжественным тоном объявил Гонзаго, — находящемуся в родстве с нашими королями. Ваш отец был герцог.
— Герцог! — повторила донья Крус. — Вы сказали — был? Значит, он умер?
Гонзаго наклонил голову.
— А моя мать?
Голос бедной девушки задрожал.
— Ваша мать — принцесса, — ответил Гонзаго.
— Она жива? — вскричала донья Крус, и сердце ее готово было выскочить из грудной клетки. — Вы сказали: «Она принцесса»! Моя мать жива! Пожалуйста, расскажите мне о ней!