– Увы, сэр, именно так! – отвечала она. – Бедняжка слишком плоха, чтобы ее можно было перевезти в Лонгборн. По мнению мистера Джонса, об этом нельзя и думать. Придется нам еще некоторое время пользоваться вашим гостеприимством.
– Перевезти в Лонгборн! – воскликнул Бингли. – Об этом не может быть и речи. Моя сестра, я уверен, не захочет и слышать о переезде.
– Можете не сомневаться, сударыня, – с холодной учтивостью заметила мисс Бингли. – Если мисс Беннет останется в нашем доме, ей будет уделено необходимое внимание.
Миссис Беннет весьма пылко выразила свою признательность.
– О, я уверена, – добавила она, – не будь вокруг нее близких друзей, с нею бы уже случилось бог знает что. Бедняжка в самом деле плоха, – она так страдает, несмотря на присущее ей терпение. Но ведь это свойство ее ангельского характера, с каким вы едва ли где-нибудь встретитесь. Я часто говорю моим девочкам, что им до Джейн далеко. Мне очень нравится эта комната, мистер Бингли! Какой очаровательный вид на главную парковую дорожку. Не знаю, есть ли в нашем графстве уголок, подобный Незерфилду. Вам не захочется скоро его покинуть, не так ли, хоть вы и арендовали его ненадолго?
– Я всегда отличался стремительностью, – ответил он. – Если я решусь покинуть Незерфилд, меня, возможно, не будет здесь уже через пять минут. В данное время, однако, мне кажется, что я устроился основательно.
– Именно этого я от вас и ожидала, – сказала Элизабет.
– Вы начинаете разбираться в моем характере, не правда ли? – ответил, обернувшись к ней, Бингли.
– О да, я вас вполне понимаю.
– Хотелось бы мне считать это комплиментом. Но человек, которого видно насквозь, кажется, наверно, немного жалким.
– Это зависит от обстоятельств. Характеры скрытные и сложные не обязательно оцениваются выше или ниже, чем натуры, подобные вашей.
– Лиззи, – вмешалась мать, – пожалуйста, не забывай, где ты находишься, и не болтай всякие глупости, которые ты себе позволяешь дома.
– Я и не подозревал, – сказал Бингли, – что вы занимаетесь изучением человеческой природы. Должно быть, это интересный предмет?
– Особенно интересны сложные характеры. Этого преимущества у них не отнять.
– Провинция, – сказал Дарси, – дает немного материала для такого изучения. Слишком ограничен и неизменен круг людей, с которыми здесь можно соприкоснуться.
– Люди, однако, меняются сами так сильно, что то и дело в каждом человеке можно подметить что-нибудь новое.
– О, в самом деле, – воскликнула миссис Беннет, задетая тоном Дарси, которым он говорил о провинциальном обществе, – смею вас уверить, что в провинции всего этого ничуть не меньше, чем в городе!
Все были изумлены, и Дарси, бросив на нее взгляд, молча отвернулся. Однако гостье, вообразившей, что ею одержана решительная победа, захотелось развить успех.
– Я, со своей стороны, вовсе не считаю, что у Лондона есть какие-нибудь серьезные преимущества перед провинцией, – конечно, если не иметь в виду магазинов и развлечений. В провинции жить приятнее, не правда ли, мистер Бингли?
– Когда я нахожусь в провинции, – ответил он, – мне не хочется из нее уезжать. Но когда я попадаю в столицу, со мной происходит то же самое. У того и у другого – свои хорошие стороны. Я мог бы быть одинаково счастлив и тут и там.
– Да, но это потому, что вы обо всем здраво судите. А вот этот джентльмен, – она взглянула на Дарси, – смотрит на провинциальную жизнь свысока.
– Вы ошибаетесь, сударыня, – вмешалась Элизабет, краснея за свою мать. – Вы неправильно поняли мистера Дарси. Он хотел лишь сказать, что в провинции встречаешься с меньшим разнообразием людей, чем в городе, – а с этим вы, разумеется, согласитесь.
– Конечно, дорогая моя, никто и не говорит о большем разнообразии. Впрочем, что касается круга знакомств, то мне не верится, что он здесь меньше, чем где-нибудь в другом месте. Нас приглашают обедать в двадцать четыре дома.
Едва ли мистеру Бингли удалось бы сохранить при этом серьезное выражение лица, если бы он не счел необходимым пощадить чувства Элизабет. Его сестра была не столь деликатна и посмотрела на Дарси с весьма выразительной улыбкой. Пытаясь придумать что-нибудь, что могло бы направить мысли матери по новому руслу, Элизабет спросила у миссис Беннет, не заходила ли в ее отсутствие Шарлотта Лукас.
– О да, вчера она была у нас со своим отцом. Что за милейший человек этот сэр Уильям – не правда ли, мистер Бингли? Настоящая светскость: благородство и любезность! У него всегда найдется, что сказать каждому человеку. Вот, по-моему, образец хорошего тона! Особы, которые воображают о себе бог знает что и даже не желают раскрыть рта, напрасно предполагают, что они хорошо воспитаны.
– Шарлотта с вами обедала?
– Нет, она спешила домой. Наверно, ей нужно было помочь готовить пирог. Что касается нас, мистер Бингли, то я у себя держу таких слуг, которые сами справляются со своей работой. О да, мои девочки воспитаны по-другому. Каждый, впрочем, поступает как может. Девицы Лукас все же очень милы, могу вас уверить. Так обидно, что они некрасивы. Я не говорю, что Шарлотта совсем безобразна – она наш большой друг.
– Кажется, она очень приятная молодая женщина, – сказал Бингли.
– О, еще бы! Но не станете же вы отрицать, что она дурнушка. Это признает сама леди Лукас, завидуя красоте моей Джейн. Не хотелось бы хвалиться собственной дочерью, но, если уж говорить о Джейн, не часто найдешь такую красавицу. Об этом слышишь на каждом шагу – себе самой я бы не поверила. Когда ей только минуло пятнадцать, мы жили у моего брата Гардинера в Лондоне. И, представьте, там был один джентльмен, который влюбился в нее без памяти. Невестка ждала уже, что он вот-вот сделает ей предложение – еще до того, как мы уедем. Правда, этого не случилось. Быть может, он считал, что Джейн чересчур молода. Зато он посвятил ей стихи – знаете, просто очаровательные.
– Тем этот роман и кончился, – поспешно вмешалась Элизабет. – Я думаю, это не единственное увлечение, нашедшее подобный конец. Интересно, кто первый открыл, что поэзия убивает любовь?