– Гордость – это первопричина всего зла, она сжигает человека изнутри, превращая его душу в огромную жаркую пустыню, единственным обитателем которой он впоследствии и становится, потеряв всех своих близких и родных. – Уже не улыбаясь, проговорил старик.
Саймон замешкался на некоторое время, разинув рот, после чего, как бы придя в себя, громко расхохотался:
– Ой, ну и рассмешил ты меня, старик, ахахах, ой, больно смеяться, ахаха.
Шаман, поначалу грозно смотревший на то, как Саймон корчится от смеха, внезапно тоже разразился громким хохотом, чудовищно неестественным, пугающим, каким-то механическим и вымученным. Саймон, не на шутку испугавшись, резко прервал своё веселье.
– Что за… Чокнутый какой-то… – Промямли он и поспешил уйти от старика подальше, все также немного прихрамывая. Шаман не двигался с места и продолжал смеяться, не отводя взгляда от удаляющегося молодого инженера. Саймон постоянно оглядывался, опасаясь, не побежит ли сошедший с ума старик за ним в погоню, но Шаман стоял как вкопанный. Саймон ещё долго слышал его чудовищный смех, даже когда тот пропал из виду.
XII
Обессиленный Мэр вошёл в свою обитель и раздраженно отмахнулся от секретарши, которая вскочила со стула с готовностью в очередной раз подбежать к своему начальнику с какими-то документами, едва только завидев его унылую физиономию. Мэр доплелся до своих покоев с полузакрытыми глазами, не замечая всё тот же царивший в коридоре бардак, за который так и не взялся престарелый дворецкий. Может, просто забыл, а может и сделал это назло Мэру, которого недолюбливал ещё с тех пор, когда тот был маленьким ребенком.
Глава города даже не прикоснулся, как обычно, к бутылке, а сразу рухнул на удобный диван и моментально отключился, не сняв с себя пропотевшей одежды. Проспал так мэр около трех часов, периодически подергиваясь и что-то бормоча во сне. Проснувшись, он поморщился от того, что одна нога затекла, а правую руку он отлежал. Вид у мэра был категорически непрезентабельный; Одна половина лица покраснела, и на ней отпечатался узор дивана, рыжие жесткие волосы были взъерошены, а на краю нижней губы виднелся след от засохших слюней. Глава города интенсивно потер глаза и, как следует, тряхнул головой, после чего поднялся с дивана и в привычном для себя ритуале направился к мини-бару. Порция виски вернула ему волю к жизни. Он, как мог, поправил прическу, оттер рукой слюни и по-быстрому переоделся в чистую ярко-белую одежду. Белый цвет совершенно не шёл ему, так как сильно подчеркивал его красный цвет лица, но мэр чертовски любил облачаться с ног до головы в белое. Он вышел в коридор, в котором только к середине дня началась ленивая уборка. Две уборщицы с явной неохотой собирали осколки люстр и скатывали тяжелые ковры. Глава города бесцеремонно прошелся прямо посередине коридора, едва не отдавив своей прислуге пальцы.
– Работайте живее! Чтобы когда я в следующий раз проходил здесь, всё было убрано! – Грозно крикнул он уборщицам и спустился на первый этаж, на котором прохлаждающийся дворецкий вовремя юркнул за угол, заметив своего хозяина. Глава города быстр шел к выходу и не смотрел по сторонам.
– Господин Мэр, куда это вы? – Высоким голоском спросила секретарша.
– В парк! – Коротко буркнул Мэр и громко хлопнул воротами.
***
– Значит так, говорить буду я, в разговор вы не вмешиваетесь, просто стойте рядом и всё. Подавайте голос только в том случае, если я вас о чём-то спрошу. – Наставлял своих бригадиров Гектор возле самого входа в мэрию.
– А если нас спросит о чем-либо Мэр? – Спросил у своего начальника Вальдес.
– Молчите, как рыбы, я сам буду отвечать на его вопросы в свой и в ваш адрес в том числе. – Сказав это, Гектор открыл огромные ворота мэрии, и первый зашёл внутрь.
– О-о, мистер Джиннеро, какими судьбами? – Улыбаясь, пропищала секретарша, встречая Гектора буквально на пороге.
– Ох, Катрин, как же ты меня напугала! Ты всех посетителей так встречаешь? – Наигранно хватаясь за сердце, воскликнул Гектор.