Мама… Амелия Прайд, в девичестве Родон, представляла собой классический образец истинной леди. Она умело сочетала в себе твердость характера и милосердие, красоту и ум. Я всегда ею восхищалась и никак не могла понять, как этой хрупкой светловолосой женщине удавалось сдерживать далеко не кроткий нрав отца. Мать могла успокоить его одним движением тонкой брови. Ну а уж лошадей она просто обожала и с удовольствием участвовала в семейном деле. Много раз она помогала заключить прибыльные сделки, отчасти очаровывая партнеров своей красотой, отчасти – обаянием. Все, кто жил в доме, обожали мать и благодарили небеса за их с отцом союз.
Мамы не стало восемь лет назад. В жизни у нее было два страстных увлечения – лошади и рисование. В тот день она отправилась к озеру, прихватив с собой мольберт и кисти с красками. За рисованием мама могла провести целый день, поэтому в особняке никто не удивился, что она не приехала к ужину. Когда же ее конь Ветер вернулся без всадницы, отец начал бить тревогу. Мама была великолепной наездницей, да и не мог Ветер сбросить свою обожаемую хозяйку. Помню, как папа в жуткой суете оседлал свою лошадь и вместе со слугами поскакал на ее поиски. Я же повела Ветра к конюшне, чтобы отдать на попечение конюха. Сняв седельные сумки и открыв одну из них, я обнаружила законченный пейзаж – озеро, на берегу которого паслась семья оленей – два взрослых и два олененка. Тут мне стало по-настоящему страшно – мама уже собиралась ехать домой, а скорее всего что-то случилось уже в пути. Заплакав от ужаса, я бросилась в свою комнату и принялась молиться всем известным богам.
Спустя некоторое время отец вошел в особняк с мамой на руках. Я не знаю, сколько времени прошло с его отъезда, может даже и полчаса, но мне они показались целой вечностью. Из груди матери торчала стрела, а из горла время от времени вырывались хрипы. Это был единственный раз, когда я видела папу таким испуганным, впервые в жизни он действительно ничего не мог сделать. А я стояла на лестнице, как вкопанная, и не могла сойти с места, с ужасом смотря на капающую на пол кровь.
– Не смотри, Вэл, не смотри! – почти кричал отец. – Демон! Да уведите ее кто-нибудь уже!
Кто-то взял меня на руки и отнес наверх, я же просила пустить меня к маме. На что мне был дан ответ: «Немного позже». Я сидела у себя в комнате на полу, прижавшись спиной к стене рядом с дверью и прислушиваясь к суматохе в коридоре. Помню, потом папа вошел в комнату, его лицо было все еще неестественно бледным.
– Пойдем к маме, Вэл, пока не приехал доктор.
Наш семейный доктор не проживал с нами постоянно, а обитал в Гасте – ближайшем городке, до которого минут пятнадцать езды. Но, как на грех, тогда он вообще уехал из города в столицу, поэтому пришлось в спешном порядке искать другого врача. Но первую помощь маме смогли оказать, оставалось только надеяться, что она доживет до прихода доктора.
– С ней же все будет хорошо? – прошептала я.
– Ты, главное, ничего не бойся, доктор уже в пути.
Наверное, вы сейчас мысленно произносите: ты же целитель, что тебе стоило пойти и вылечить мать? Сейчас, восемнадцатилетняя я пошла бы и исцелила эту рану. А тогда, в десять лет, я была маленьким напуганным ребенком, которому больше всего хотелось накрыться с головой одеялом, чтобы хоть как-то защититься от жестокости реального мира, так неожиданно обрушившейся на меня. Даже если бы я не была так напугана, то все равно не смогла бы полностью залечить ранение, в те годы я максимум могла заговорить зубы или снять головную боль, хотя пару раз все-таки залечивала царапины.
Мама лежала на кровати, ее длинные светлые волосы в беспорядке разметались по подушке, а все тело колотило от лихорадки. За своими приглушенными всхлипами я четко слышала ее частое и прерывистое дыхание, срывавшееся иногда на хрипы. Я подошла к кровати и присела на краешек, взяв мамину ладонь в свои детские ручки. Мама находилась в полубеспамятстве, но все равно смогла легонечко сжать свои пальцы. А я сидела и вглядывалась в ее бледное лицо с посиневшими губами и носом. Но даже в таком состоянии она казалась мне красивой, потому что… Потому что это моя мама, по-другому не могло быть.